Про мыша с крысою

У богатово мужика было хлеба много. Вот мышь сибе заготовляе запас крупы. А крыса галупая[?] спить и спить и ничаво себе [не] заготовить запасу. Пришла вясна. Хлеб-то подобралси. По закромам-та посмели, и даже навоз на поля посвезли. Вот эта крыса шаря, шаря — [в]сё ничево ни найдеть. И спрашивае у мыша:

—— Мыш, чем кормисси?

— Слава богу, крупою.

— Да иде берёшь?

— Я запас имею.

— Помоги моей бяде, отвяди мене от смерти: у мене запасу нет ничево!

— Ну, дак што ж, взаймы можно дать. А скоро оддашь? Ну надо крысе обманывать:

— Да скоро!

— А то мне к Вербному пироги печь.

— А к этому я еще сготовлю.

Да у мыша хоть есть, а свой труд жалко, штоб пропал. Пошел он спросить — она ево взялась на кашу носить. Да тех пор ево валяла, пока бок проклявала. Што делать мышу? Надо в суд подавать. Всех орлов, птиц собирать.

Собрались орлы и птицы, зайцы, куницы, лисицы, козы, ракуницы. Вот все разные звери собрались, левы и тигры, на суд мыши. Тут-то была крыса ни лянива! Всех зверьев, птиц водкой пярпоила, штоб на суде-то за нее говорили. В это время-то орел пролятал за книгою домой. Он за книгой, за правами — разобрать дела, как мыша драла. Вот стали судить. Как лев-то зарявел и львица заворчала — заворчала львица, приумолкла сея птица. [Они] говрять:

— Да чево нам их судить, ведь они крупы-то — што яму, то и ей, што мышу, то же и крысу.

Этот стал на крысину руку тянуть. И вот мыш говорит:

— Это ни права твои.

— Какие же твои права?

— Она мне весь бок содрала!

— А што ж ты лез, такой подлец, на крысу драцца?

— Эт за твои за права, што крыса здорова?..

— Я-то хочь мал, а закон-то разобрал!

— Вот прочти, — птицы говорять, — што типеря, какой закон. Пословица говориццы: закон зацапился за кол! А какие в стороне, а другие в бороне!

А се слушаеть орел, што делаецца за горой, сидить, говорить:

— Они судють ни по правды. Почаму, — говорить, спросил орел крысу, — ты лянива была, сибе круп ни добыла, на чужую силу надеялась?.. Ты на гульбу гуляла и веялась, на чужую силу надеялась! Себе бы сготовила и по людям бы ни волочилась бы, а то такой чести и славы добилась. Ишь, ходила, врала, какую силу собрала. Другой день мы <...>, никак вам суд ни разберем, с этим возимся, с говном.

— Ну, — крыса говорить, — я ево угощу!

Вдруг все заснули, и орел заснул, одним крылом под голову, другим оделси пером. Иде не была крыса — и ему крылышки подъела.

Вот бедной мужик встал рано. Поехал в лес за дровами и глядит, што за такое. Там птицы, и левы, и разные звери — все валяюцца, как дохлые: они пьяные, неубраные.

Ну, как орел-то собиралси домой, кинулси, перепихнулси, а уже крылушков-то нет.

— Эй, мужик, нагнись сюды, бей и режь ды бяри меня к сабе! Мене-то бяри, этим мясом корми: я тебе отплачу, все назад ворочу!

Тот пирикстилси, на всю этыю гадость польстилси, а это время, как они были пьяны, [все] закрыли глаза <...>. Он порезал их, побил. И в кадушку посолил. Взял он орла, нес он до двора. Как жана сроду орла ни видала, и за[с]тращаласи она <...>.

— Што эта за птица — как стяна! Орел чиловечьим голосом сказал:

— Ни боись меня, отплачу табе!

Вот они тут признали, ня стали ево бояцца. Стали поить-кормить. Целый год поить. И кормили, и всю этую мясу потравили. Типерь наш орел собираецца домой, собираецца домой к отцу матери родной и к жане молодой. У нево крылушки отросли и ножки затрясли. Собираецца домой и зоветь хозяина с собой. Вот хозяин пирякстилси и с своими дятьми простилей. Сел он на орла, полятел до ево двора. Ни долго, ни мало они там были — целый год прогостили. Вот с ним ходить и глядить и дорогами подаркими дарить.

— Вот я тебе подарю, коробок подарок. Штобы ты этот коробочек, далеко ево прибрал, а ни смотрел в няво. Кода ты придешь домой, выберешь прекрасная местечка и поглядишь ты с жаной.

Приказал хочь тае словечко, да ведь не терпицца у мужика сердечко: «Дай же я погляжу!»

Ни мало, ни много шел. И на трясину зашел. «Ну-кось я открою, погляжу!»

Как открыл, поглядел — как пошли оттэда строить дома! Не можеть ни закрыть, ни схоронить!

— Ну пропало мое все: ни уйтить ни уйду, ни коробку ни унесу.

Вдруг подвернулся маленький чертенок:

— Я закрою, а што мне оддашь? Я твоему горю поможу.

— Я ни знаю, што возьмешь с мене.

— А дай мне, што дома не знаешь. Он и думае: «Цаво ж я дома нязнаю — все я знаю дома: то знаю, то знаю — все знаю!»

— Нет, оддай, што ни знаишь!

Ну, так мужик размышлял: «Пусть он берет, што я ня знаю». Вот он руку разреза и записку записал. Записку [черт] оддал яму.

Кода пришел домой, а у нево сын молодой. Вот он сына это-во продал, а жане расписочкю оддал.

Вот живуть, поживають, добра наживають. Жана и говорить:

— Давай што-нибудь городить.

— Ну, подем, жана, в чистые луга.

Ходили, ходили — выбрали они местечку прикрасную, открыли они коробок, и получился у них городок. И живуть они богата — соломенные полати. Кошки подралися — полати оборвалися.

Вот одна прикрасная время вырос уже сын большой. Полез сын в сундук и увидал этыю расписочкю.

— Эх, батя, полно мне с вами тут жить, мне уже давно на место поступить.

— Куды ж тебе итить — какое у нас богатства!

— А на чаво ты ее купил, куды мне приручил?.. Заплакали мать-отец. И ушел он наконец. Шел, шел он — пришел он. Там самая сатана сидить и такие речи говорить:

— Уж давно, молодец, нужна явицца, а ты споришь все с отцом, жалаешь делицца! Ну-ка ж, пора брацца за дяла! Поди-ка лес повыдергай.

Загоревал тот парень — пошел к ево дочери подумать.

— У, не горюй, ложись спать: утро мудренее вечера! Вот встал он — лес подерган весь в кучки. Ждеть он за лес своей получки. Этыво не угодила: сатана ево ни похвалила.

— Вот за[в]тра на этой зимле насажать арбузов, штоб арбузы выросли и поспели и ко мне на тарелку поспели!

«А как эта так?» — говорить эта себе. Приходить к дочери:

— Твой отец приказал, так и так, — горюеть и плачеть.

— Не плачь, красавец, не плачь, удалец, все хорошо выйдеть наконец! Ложись спать, за[в]тре увидим, што делать. Вставав Иванушка — уже арбуз на тарелке.

— Ну бери, неси моему отцу. Припоручишь ли ты мене к свояму венцу?

Тот права сказал, своим словам ни оболгал:

— За твою добродетель за себя замуж возьму. Понес он отцу арбуз — он приказ опять сдал:

— Ты оброть бери, за[в]три коня обучать приходи! Пришел он, сказал своей невесте.

— Ну, за[в]тре плоха тебе будет, — она сказала. — Бяри ты три пуда прутьев и за пояс привяжи. Садись ты на сядло, и ноги в страмена, штобы не сшибла она!

Смяеида-та ни смяёцца — под облака конь вьёцца, под облака конь лятить — ево сшибнуть хотить! Ну, он, как был смел, бил между ух и ухи ел! Так коня обучил, што он ног ни воло-кеть. Опустилси добрай конь, пошел тихо домой. Вот высоко привязал к пряслу и строго [не] отвязвать приказал. Вот были слуги со слязами и коня отвязали.

Вот этот сатана-то говорить:

— Надо за[в]три баню топить. А дочь и говорить:

— Нам плохо за[в]тря будить. Ну, дак што ж! Мы затопим, сделаем пышку-заварушку, а с тобой мы уйдем.

Сделали пышку-заварушку и посадили на каменушку. Прибирае прислуга:

— Истопили там, брат Иван.

— Сичас, сичас.

Прибегае, спрашивае — отвичае: «Сичас, сичас».

— Ну-ка, сбегай-кя в другой [раз], погляди-ка, ни пышка ли заварушка!

Заглянула прислуга — отвечае заварушка.

— Ишь, сукин сын, как прибрал: с моей дочерью удрал! Вот взял в погон, чуть-чуть не затопчеть их под ногой.

— Что, — говорять, — нам делать?

— Ты делайся, говорить, жневьёй, а я котяхом. Вот погонцик погнал:

— Ни его, — говорить, — я не видал, только я, грит, видел котях и жнивью. Сатана говорить:

— Самые они! — погонщика посылае: — Беги опять, гони!

— Ну, — скажеть, — что нам делать? Я буду травою — ты голубкою.

Погонщик воротился.

— Ничево я не видал, только земная травка и голубка!

— Эх, глупый ты, эта самые ходють они!

Они опять полятели, погнал сам сатана. И сделался он моря, она утка. Нагнал он их — давай воду пить. Воду пил, пил — утка кракае, вода унистожается. «Ах, — сделалась человечья голос, — ах, ты бы лопнул!»

Вдруг он разорвалси и ничем не собралси. Они перевернули-си так, как были, пришли к матери и отцу и благославились к венцу. Они первинчались — к новой жизни помчались; живуть теперь поживають, добра наживають.

Я у них была, мед-пива пила — по губам текло, в рот не попало.

Ну, заканчивай теперя. Вся!

 

 


...назад              далее...