Русская старина
(сайт сказок)
Две девочки-сиротки
Вот богатый мужик был. У нево были две девочки. Одна Анюта, другая — Аксюта. Анюте — семь лет, а Аксюте тридцать нидель. Вот она [жена] захворала и говорить с этой девочкяй, а мужа никогда ня бываить дома. Сидить и говорить:
— Дай мне зерклу.
— Мама, на што?
— Да я погляжусь, — жена сказала.
— Што ты поглядисси?
— Да штои-то плохо сабе чувстваю. Девочкя эта понимала, што мать сильно захворала, и заплакала: подумала, што останицца маленькая, родни нету.
— Што ты, Анюта, заплакала?
— Мама, ты умрешь — куды мы денимся? Сделалась ей девочкю жалко...
— Дай мне зеркалу, дай я погляжусь.
Погляделась она в зерклу и говорить, утешаить свою девочкю:
— Ну, избави бог таким умирать, эт на том свети ни примуть, а исхудала, што ли, телом сытая. Да ну, помилуй бог, я прихвараю, эт так люди все хворають. Есля бы все хворали да умирали, [э]та никого ни осталось.
А сама держить на уме: «Ох, помру!»
Поляжала она минут пятнадцать. Девочкя забылась, бросила плакать. Она попросила ножницы. А соседка пришла к ним посидеть, на нее поглядеть, сколь она дюже плоха. Любопытная соседка.
— На штой ты требуишь ножницы? — соседка спрашиваить.
— Да при живности себе обрезать ноготки.
— Ну, што ты на[д]умалась это, малыих дитей куды определить?
— Ды с отцом, а дяла божий. А сама заплакала.
— Ну, мать-то помреть — отец в ту пору ж ис дли дитей ослепнеть.
Эта женщина говорить:
— Он — отец ня глупый, ни бросить дитей: есть, чем содиржать.
И нямножко это время прошло, и вдруг она кончилась. Кода она стала кончацца, она обмочилась. Подошла девочка с рубахою, а муж взялси ее приподнять за руки, она окрикнула:
— Штой-то, штой-то надо мной делають! Муж в насмешку говорить:
— Хотим табе попороть.
— Штой так?
— Хотим тебе побить. Девочкя стоить с рубахою.
— А, рубаху сменить?
Девочка скричала:
— Да, да, мама!
Перминили рубаху, положили.
Аксюта грудь ее взяла в рот.
— Ох, — она говорить, — жалко мне тебя: с кем ты останисси? И вдруг галаза под лоб подошли. Тут Анюта подскочила, Аксюту сибе на руки взяла.
— Ох, немилаи, ты мать до смерти заела! Подала ей стакан воды, об зубы стаканом погромыхала — думала, будить пить.
Ну, отец скричал:
— Довольно, довольно, она уже умярла! Сделалась Анюта биз памети и кричала, кричала:
— Што я типеря сделаю, што я теперя сделаю: чигуны ни могу я становить, избы ни могу топить! А сама кричить:
— Аксюты-матки нету, чем ее кормить?
Вдруг он жанилси. Стал он над девочкими измывацца.
Мачеха смечае:
— Вот она ня ходя, ничаво ня поля. И энта ляжить, ничаво не делаить!
Ну што делать, девочкя стала уже сями лет, меньшая. Он отвез жиду ее в няньки. Эта Анюта кричить и кричить по ней:
«Типерь ее жиды зарежуть!»
Они подались в другую диревню, верст за две тыщи от своих родных, уж задумали ее исхитить, поили, кормили ее сладко. Видють люди, што дурна брага, заведена девочкя ни с своей стороны. Ну заметно бывало: под их святую по чиловеку пропадало. То люди натолкали, они с соседской дивчоночкой удрали от этой хозяйки. Приезжае она в свою губернию. Вот ей Анюта обрадалась.
— Вот миленкая явилась, когда пропадала!
Потом она не оставила. Эта Анюта стала нивеста. Сосватались сваты. Соседка ее замуж собирае. А мачиха тольки крадеть и у ней отбирае. Уж у ней она скольки пиртаскала! Вот ее собирають к вянцу, в чужое одевають: свово-то нет ничаво. Дали кокошник и дали ей юбку, дали шубейку. Все собрали. Во дявишницы вокруг ей играли, играли и на улицу удрали. Она как кричала на печке, ляжала и заснула. Мать на том концу с отцом сидить ради винцу, выпивають. А тут приехали за нявестой, песни играють. Ну, дружка вскочил в избу. Стол ня мыт, изба ни мятена. Нявеста ляжить спить ни приберёна. Скакывае сваха, шопчить:
— Анюта, иде мать?
Она ей отвичае:
— Не могу знать.
А сама пуще кричить и причитываеть:
— Кабы была у мене родимая мать, она бы около мене увиваласи, я бы с радостью к вянцу убиралася! Эх, — насмелилась сказала, — глупай мой отец, как он ни сумлеваецца мене убрать под венец! Прочие отцы-матери родныи сидять целый [год] голодные, нявесту к вянцу убирають, а равно как ягоду убирають, ни пьють, ни ядять, а на своих деток-ягодкав глядять. Ну, у мене, сяроте, нету матери родной, а с мачехой отец волочицца по силу, как молодой.
Ну, скричал отец в сирцах на няё:
— Што, што болтаишь зря, будя, убирайси!
Пуще этово Анюта закричала:
— Эх, пьяный батя, залил глаза, ня видишь ты, што у порядках сделать! Ведь этим делом ни смеюцца, а навик прощаюцца, и расстаюцца! Молодыи наши года располагаюцса на матерю-отца, а тут как глядить, иде отца найтить? Рад винам, волочицца по шинкам!
— Ну будя, будя, убирайси.
Вот сироту Анюту первинчали. Он запер клетку: ни рубашки, ни юбчонки, ни сундучкя — ничево не даёть. Сам шатаецца пьяный, такой живёть. Ну, пошли зрители на огород, закричали все во весь рот:
— Што, пьяная свинья, раскупоросилась! Запер! С чем ты ее проводишь? На ней все чужое.
— Дай дорогу распространиться! — дядя шумить, взял ево за пельки. — Чем она будеть сменяцца?
И мачиха подле стоить яво, толкая и научая, штоб ей ни дать ничаво.
Вот скричал дядя:
— А твоя дярюга ни наткала и ни напряла сибе, отнимаешь ты у сироте!
Тут [в] се поизжане взялися качать, дверь ломать. Выставили дверь — и потащили все в щель. Яво связали, подяржали, а ей матрина добро все поклали.
— Эй, — скричал, — ты дура, Аксюню ты разула! А народ кричать за нее:
— Ты оставаисся отец! Ну — справу справить, выдай дела наконец!
— Да ну, на чаво мне ее справлять? Аль итить воровать?..
— Эх, — сирчал дядя, — как у тебя бы все подохли, от твово богатства, так ни справить!
— Богат бог милостью, а чёрт хитростью!
— Да, ты, должно, научился у чёрта: сироту обижаишь. Она у тебе как шар катала: по сто овец погоняла, по двести гусей спасала, все у тебе работала! Ты деньги-то на вино не плавь, а эту малютку-ту справь! Ня хочишь справить малютки, а все вся оставил у Анютки. Нет, ведь ты не Аксютки, а своей рябой дярюжки. С тобой говорить, так болить спина — эт ты, малай, обтрескалси вина! Взял бы плеть, запер бы тебя в клеть. До тех бы тебя пор гонял, покэда бы ты, дурак, завонял! Какие навел проделки: собралися народ и девки, по ково плачуть, хохочуть — энт[о]во богатства тебе в ногах топчуть! Ни нашел ты сибе почета, тебя дети считають как черта! Их, дурь, подпаяла бы тебе бурь! До какой ты мене довел досады, што и твоей бы рябой жане принясло пирясады! Ишь, какой смел набрехалси, как кобель!
Будя, иди спи.
Объявления
