Брат с сестрой

Жила одна с мужем, родили они девочкю и мальчика. Как они выросли большие, отец с матерью померли. Когда мать помирала, и приказывала:

— Ну, детки, ни безделивайте (Не обижайте) друг друга, живите ладнее. Они схоронили матерю, так живут они ладно. Брат встанеть, умоецца — богу помолицца, брат идё — проздравляя с добрым утром.

И вот брат жанилси. Потом встал — ныне поздравляе с добрым утром, завтра поздравляе. Жане-та не пондравилось, эт она стала ревновать. Муж ездить на ученье, она взяла и ту-ту посуду перябила. Приежжае муж с занятья. Она:

— Вот твоя любимая сястрица што понаделала! Ты ей привет даешь — она на тебя злицца.

Брат был крепко сердешной, ничево не сказал жане, хоть и прискорбно ему на душе.

Поднимаецца опять, вдеть на ученье. Она взяла коня зарезала. Приходить он с ученья.

— Вот твоя любимая сястрица, рассердила тебя; коня зарезала. Ты ей привет даешь — она на тебя злицца.

Ну, брат терпеливой серцем был, как привет давал, вставае её поздравляе, ничево за зло не принял.

Уходит он на ученье. Она взяла да дитя зарезала. Приходить он с ученья.

— Вот твоя любимая сястрица: ничем тебя ни доймет, так вот дитя зарезала!

Тут брат рассёрдилси. Ну, пословица говорицца: жаль тебе, не как сабе!

— Убирайся, сястра, поедем со мной. Ну, как она никогда ни ослушалась, ево гордости ни заметила, што он есть сердит. Он себе положил в телегу топор и поехал в лес. Ехали, ехали они — заехали они в лес.

— Ну, сястра, слазь. Она слезла.

— Клади, это, руки на пянёк.

Она ничево это не зная: положила обе руки на пянёк. Вдруг он их отрубил. Та не знае, што и за што. Положил руки в телегу и повез, а ей оставил в лесу.

Приежжаеть жане и показываеть руки. Та рада, што исхитила сястру. Он ей сказал, што сястру изрубил и руки привез.

Та [сестра] села на пенёк, и слезно заплакала, и думаеть:

«Што это с братом случилося? Мог он меня навек загубить!»

Ходила она, бродила по лесу, желодочками питалась, иде яблочки откусывала. У ней эти култышки зажили.

Потом она ходила, ходила — забрела в иную царства. Сама такая красавица нипомерная. А вся обносилася. И забралась к королю на сад. Там были золотые яблоки на яблыньке. Так за ними строго смотрели и так они, как на скиту, висели. Стали яблоки по два, по три пропадать. И много — как откусанные висять: как ей можно откусывать. Бова-королевич, государской сын, стал караулить:

— Хто эты яблоки воруить?

Вот однажды, тольки стямнелась — она к яблоньки, откусываеть, а подле самородины куста. Ево-та она ня видить в кустах. Он её хвать поперёк — она испугалась:

— Ох, добрай молодец, пусти мене!

— А зачем ты, красавица, суды зашла?

— Ни по охоти я зашла, а няволя завяла.

— Да кака же тебе неволя?

— Придал мне брат горя!

— Ну, так посиди, про свою горе расскажи.

— Ох, я бы, добрый молодец, тебе рассказала, да больно совесно перед вами. Он отвечаеть:

— Ничаво, ничаво.

Заря румяна — она ешшо румянее: такая красавица. Так убедил он ей словами — ни стала она из рук рваться. И сказал ей:

— Мы тебе не будем сажать никуды, успокойси! А ты согласна у нас жить?

— Согласна: я ни могу делать ничево.

— Я с тебя дялов ни спрашиваю ничево. Другой раз он её спрашивае:

— Согласишься жить?

— Соглашусь. Она посидела; он взял у матери рубахи, юбки — обул, одел ее и матери пришел сказать:

— Ох, мамаша, я узнал, хто у нас яблочки рветь!

— Да скажи, Бова-королевич, хто там рвёть.

— Погляди, кака красавица ходить рветь. Когда она в наряде, така красавица — чиста королевна. И с Бова-королевичем говорить:

— Да ня может быть, штобы така красавица за [я]блокими забрела! Бова-королевич, можо ты себе откуда привел такую невесту? Где ты ее сохранял?

— Эх, мама, кака ты недоверчивая!

— Ну поди, поближе подведи.

Он ей его подвел — тут отец вышел, посмотрели.

— Ну, пу[с]ть у нас живеть. За ней прислугу наняли, пить, исть повадили. Он ныни прогуляется с ней, завтра прогуляется — влюбился: во што бы ни стала, а жаницца на ней! Мать говорить:

— Ох, Бова-королевич, ай тебе нету хороших нявестов? Все будуть прочие короли смяяцца.

— Пусть смеюцца, а жанюсь!

Жанилси. Год-два жил — а знаишь, царские дети дома ни живуть, они в дальние края отъежжають. Она тут ходила чижола — родила сына. На лбу звезда, на затылку месяц. Пишуть ему туда письмо: «На лбу звязда, на затылку месяц».

А письма-та как раз это брат ее перебираеть; попалось это письмо, што она мужу шлёть. Жана взяла перменила: «Родила твоя жана, Бова-королевич, ни мышонка, ни зверя, а какова-то урода». Он прочитал и написал: «Ну, берегите до моего приезда моего сына». Опять эта письма попала ей в руки. Она написала: «Мамаша, штоб до моего приезда вы её исхитили».

Отец с матрью привыкли, да и жалко этово младенца. Взяли ей привязали маладенца за руки и дали грудь в рот. Бласловили ей и дитя:

— Иди с боженькой, куда знаешь, а уже губить тебя мы не будем!

Она шла, шла — ей жарко стало. Пириходить стала чиряз речкю, нагнулась — упал у ей ребенок. Она кык ахнула, кинулась она култышками подхватить ребенка, а у ней и руки обросли. Как она к речке спускалась, сказала:

— Николай-угодник, сбереги дитя и исцели меня!

Боялась, што потопнет в низнакомой речки. Вылезла она из речки, перякстилась три раза и пошла себе в путь.

Как раз её муж поспяшал домой. Пришлось ей в свой родной дом зайтить и ему [Бове] ночивать тут.

Брат и сноха смотрють: «Штой-то похожа на нашу Парашу, а у энтой [Параши] рук нет!» Ай и Бова-королевич подслухал:

— Замечаю и я, што похожа. Он и спрашивает:

— А почем ты ее знаешь?

— И вы почем знаитя?

— Да она моя большая сястра.

— А почаму у ней рук нет?

А уж он эту знае историю, она яму рассказала. Отвичаить брат:

— А на машине была, да в барабан руки попали.

— Да, [говорит], да, она моя жына, я знаю, как машиной оторвала!

А эт нядолга глядели, а все-таки сробели. Видють, што они словами-то злятси. А Параша знаеть, што в своем доми и муж здесь. Подали лошадей ехать. Он спяшить:

— Надо ехать туда!

Он садится на карету — и она с ним. Называеть его:

— Бова-королевич, я твоя жина. Вот мой брат и моя сноха.

— А почаму вы мене обманываете? У моей жане рук нет!

— Ну, сё-тки я твоя жина, мени господь исцелял. Дитя уронила — мне бог дал руки.

Приехал домой, с жаной-то молодой. Вышед отец и мать и стали сына пенять:

— Тах ты писал, сыночик, не пожалел сына и жану, а привез теперь другую! Чирез кого пошла жына по белу свету брылять (жана-то ни так важна, а дитя есть). Ишь, себе подобрал: похожа, чиста копия та жане.

— Ни бяспокойся, матушка, она будеть дома и дитя: теперь уж она ни воротицца! Она называть:

— Мамаша, мне бог дал исцеление. Чириз реку шла и дитя уронила. Я хотела ево коротики руками взять, а мне бог дал совсем руки.

Те с радости заплакали.

— Ну, покажи дитя.

Так была у нево во лбу звязда, а стала ещо ярчее, как он искупался в море. Тоды они ради были, заплакали и говорять:

— Вот как живёть правдой чиловек — ни в воде не утопнеть, ни в огне не сгорить — так бог яму веку длить.

Потом они справку взяли, сноху с братом расстреляли. Вот так яму сказали: «Над людьми яму копаешь — сам в нее попанешь!»

Она думала захитить золовку, но бог захитил ее. Тут они живуть-поживають — добра наживають. Как сын стал большой, стал царством царствовать.

 

 


...назад              далее...