Медведь и мальчик

Была нянька-растрепа — положила маленького мальчика на завалинке. А медведиха его схватила да убежала к себе в лачугу. У медведихи было два маленьких медвежонка, их охотники изловили, она осталась подсосая. И вот она все ходит, тоскует, молоко у нее пришло. И вот она все ходит, тоскует, залилась в деревню. Принесла она этого маленького в лачугу, прилегла она с маленьким, как раз маленький был голодный, нашел у ней сиську, выдрал ручонки из пеленки. А медведица всегда с ним лежит, его лижет. И, вот тебе, своим корявым языком все с него послизала: и пеленку, и свивалень. Остался этот ребенок с нею телешом. Когда она из лачужки вылезала, и всегда его чураками заваливала, чтобы не пролезли к нему звери. И вот она год его так кормила и два кормила. Потом он вырос уже большой, годов семнадцать. Хотя она его не заваливала, но далеко не отпускала, боится: она уж вместо своего дитя [его] выкормила. Он уж стал от своей лачужки отбиваться, гулять по лесу.

Вот опять охотники напалися, поймали этого человека, обросшего мохом. Говорить — ничего не говорит, кричит, а не скажет чего. Эта медведиха бедная билася, жалко ей, вроде как она своего сына выкормила, и между дубов удавилася.

Привезли его охотники в деревню. Стали спрашивать — он не знает ничего. Обмыли его, нарядили во все, стали учить его говорить. Сперва его так водили и учили: «ам, ам». Он выговаривал «ам». Тут стали научать «мам». Он стал учиться: «мам». Тут понятие он стал иметь, что разговаривают.

А потом дали известие: в глубоких летах не пропадал ли такой человек? Отец с матерью были живы, объявили, что он с полгода пропал, свитух. Им сказали:

— Какая же у вас заметка?

— А он как с полгода с лавки упад, пробил себе повыше брови. Когда они его нашли, приузнали, были рады. Так плакали слезно от радости... Теперь живет-поживает, мальчина здоровый.

 

 


...назад              далее...