Русская старина

Иван-царевич и Марья-королевна

Записана в д. Тавой-Горе, от Лукерьи Филимоновны Марковой.

Ни в каком цярьсвии, ни в каком государьсвии, в таком, каком и мы живём, жил мужик и баба, у мужика да у бабы было три сына. Жили оны богато. Стал отець померать, имение стал оставлять меньшому сыну, и отець помер, ёны это имение стали, братья старший, от него отнимать, и ён им не даваэ, и ёны стали спорить. «Ну, братьци, пойдёмтя, — скае, — когда так не вирите, пойдемтя в церьков, возьмитя в руки по свички, и кого свицька в руках загоритця, тому имением владеть». И ёны и собрались и пошли в церьков, взяли по свицьки в руки и стали перед Бога. Стояли, стояли, у меньшого брата свичка и загорелась. «Ну, братци родимы, глядитя, кому имением владеть». Ну, ёны ему тому не вирят, всё имения не дают ему владеть. И ён взял, шил котомоцьку, и в котомоцьку клал сухую кромоцьку и пошол куды голова несёт. Пришол ён к озеру, в озере плаваа дивиця прекрасна. «Иван чярьский сын, выздынь меня отсюда». — «Ах, ты дивиця прекрасна, будет мни ради тебя смирть напрасна». И опеть от ней отошол. Сколько ни времени ён шол, она опеть против него. «Иван чярьский сын, выздынь меня отсюль». И ён опеть говорит: «Ах, ты девиця прекрасна, будет мни ради тебя смирть напрасна». И ён взял ей, поднял оттуль. «Ну, пойдём, Иван, чярьский сын». Ну, ёны и пошли. Пришли ёны в город, гди там господа гуляют в доми, дом не на сколько-то вёрст большой, и ёны в эфтот дом зашли. Што у них было нагнано коней, што чого, и всё тут оставили, самы вси ушли, и эта девиця прекраснаа Ивану скаже: «Ну, Иван, чярьский сын, поди нанимай роботни-ков». И ён шол там, деветь розбойников нанял и домой привёл, и подрядили оны вси деветеро по фурашки, и по манишки, и по рубашки, и по жалетки, и по пинжаку, и по брюкам. Да ладно, скае, как он будет ращитыватьця и всим накупил, и всих отправил домой. А эта девиця прекрасна сшила деветь мушонок [т. е. мошонок] (а поведай, что значит, так сказываетця). «Подай, скае (у того, кого покупала), — Иван, (тому, у кого покупал) мушонку — и мала мошонка взад не просит — и опеть скае: подай мошонку, мала мошонка взад не просит». И деветь вси и выдавала има, и ращитался, и пришол домой, чтобы к утру к свету вся одежда была бы сшита на деветерых. И эта дивиця прекраснаа его и послала в колокольню. «В колокол, — скае, — удари, тиби портной выскоцит, того не бери, и в другой удари, выскоцит тиби портной, и того не возимай, и в третий удари, и третьего не возымай, в четвёртый удари, тому и шить отдай». И ён ушол туды в церьков, в колокольню. В колокол ударил, и выскоцил к нему портной, и тому и не дал шить; в другой ударил, опеть портной выскоцил, тому и не дал; в третей ударил, опеть выскоцил, тому и не дал; в четвёртый ударил, к нему опеть портной выскоцил. «Что, Иван, ты, чарьский сын, прикажете делать?» — «Вот что— чтобы к утру к свету была бы на деветерых вся одёжа сшьгга». И сам домой пошол. Ну, эта девиця прекраснаа скаже ему: «Ну, Иван чярьский сын, Богу молись, спать ложись, утро мудро, мудренеа вечера; всё будет исполнено». Поутру ёна и будит его. «Ну, Иван чярьский сын; вставай, поди за обновкама». И ён пришол, в колокол ударил, выскоцил портной, в другой ударил, другой выскоцил, и в третий ударил, третий выскоцил, и в четвёртый ударил, ну к четвёртому и пошол. Пришол туды — вся одежда по гвоздикам розвишена; ён опеть с ним рощитался, одежду понёс домой. Пришол домой, роботникам и отдал. «Ну, девиця прекраснаа, — скае, — ну поедем топеря к братьям в гости». Запрегли тройку и поехали. Ну, и приезжаэт к братьям под окно, братья меж собой и говорят: «Ну, у нас, — ска, — брат, — ска, — в тройки едя». Ну ёны погостили, и старший брат скае: «Ну, я на тибя службу накину: здись зделать церьков, из церьквы до моих крыльцёв ступеней зделать тын». Ну ён головушку повесил. Дивиця прекраснаа скае: «Что, Иван чярьский сын, головушку повесил?» — «Ах ты, девица прекраснаа, я говорил, что будет мни ради тибя смирть напрасна; вот так и так, брат эдак службу накинул на миня». Ёна скае: «Ничово, Иван чярьский сын, утро мудро, мудренеа вечера, Богу молись, спать ложись, всё будя исполнено». Ёна вышла на крыльце, стукнула в кольце. «Мамки, верныи служанки, как мому батюшку послужили, так и мне послужите». Выскоцило ей трицять три молодця. «Што, Мария-королёвна, прикажете нам делать?» — «Вот так и так, к утру к свету поставить церьков и до братних ступеней тын». — «Ну, всё будет твоэ исполнено». Поутру опеть Ивана будит. «Вставай, Иван чярьский сын, проздравляй брата с обновкой». И ён пришол, так ещё брат на кроватки лежит, церьков поставлена, да до ступеней тын. «Ну, брат, вставай, гляди обновку». Тот выстал, глядит: сделано хорошо. Ён опеть службу накинул на него. «Ну, брат, сделал, я службу на тебя накину, сделать озеро, а вкруг озёра золотыя вешала (нивед), и выловить рыбу и такую, какую мни надо, штобы выловить столько, штобы было сварить, и не осталось (вот науцят нашего брата!)». И ён пошол, голова повишена. Пришол домой. Дивиця прекраснаа скае: «Что у тибя, Иван чярьский сын, голова повишена?» — «Ах, ты дивиця прекраснаа, я сказал тиби, что будет мни ради тебя смирть напрасна; вот так и так, брат службу накинул». — «Ницёго это, Иван чярьский сын, Богу молись, спать ложись, утро мудро, мудренеа вечера». Ён Богу помолился, спать повалился. Ёна вышла на крыльце, стукнула в кольце: «Мамки, верный служанки, как мому батюшку послужили, так и мни послужитя». Ей оттуда опеть выскоцили слуги. «Что, Марья-королёвна, прикажете нам делать?» — «К утру к свету, чтобы было сделано озеро, круг озёра были бы сделана ; вешала золотыя — выловить рыбу какую ему надо и столько, штобы было сварить и не осталось». Она опеть поутру будит. «Поди, Иван чярьский сын, проздравляй брата с обновкой». И ён выстал и пошол. Ну и озеро сделано, и невед — вешала, и рыба выловлена такаа, какаа ему нада, и пришло сварить и не осталось. И ён опеть службу ему накидываэ: «Поди, брат, туды, не знаю куды, принеси то, не знаю што, в который день пойдешь, в тот и домой приди». Ну ён пошол домой, голова повишена. Пришол ён опеть, и дивиця прекраснаа спрашываэ: «Ах, ты дивиця прекрасна, я говорил, что будет мни ради тибя смирть напраснаа». — «Ну, што такоэ, Иван чярьский сын?» — «Так и так, брат службу накинул, сходить туды, не знаэ куды пренести то, не знаэ што». Она скае: — «Ну, Иван чярьский сын, я этого не знаю». И шла она на крыльце, стукнула в кольце. «Мамки, верныи служанки, как мому батюшку служили так и мни послужите». Ей выскоцили опеть трицять молодцёв: «Что, Марья-королёвна, прикажете делать?» — «Вот так и так, брат службу накинул — сходить туды, не знаэ куды, принести то, не знаэ што». — «Марья-королёвна, этого мы не знаэм». И она взяла, шила опеть котомоцьку, клала в котомоцьку сухую кромоцьку и отправила и наказываэ: «Хто встрету попадёт, так не лягай (отталкивай), а в руки имай». И ён пошол, отправился в дорогу. Шол, шол, скацет впереди его лягуха, и захотелось ему пить. Шол ён в колодець напиться, ёна в колодець и скоцила, лягуха. Ён вышол от колодця, ей и лягнул. «Ну, подземельна гадина!» — скаэ. Опеть пошол по дороги, она впереди скацет. Шол, шол далёко ль, близко ль, высоко ль, низко ль, опеть ему пить захотелось, опеть пошол в колодець пить, лягуха опеть таа же в колодци. Ён опеть от колодця вышол, ей и лягнул. «Ну, подземельна гадина! Не даст и напиться». Опеть пошол, опеть ёна на дороги, впереди скаце. «Мни-кова, скае, не велела дивиця прекраснаа лягать и велела всё в руки йимать». И ён начал эту лягуху йимать. Ёна скакала, скакала, прискакала в кузницю да и туды убралась, ухоронилась, не видел, куды (куды), там ему и отвечаэ: «Здрасвуй, Иван, чярьский сын. Кладавай сухую кромоцьку на полочку, смотри на полку, што стоит, за тым ты и пришол». И ён зглянул, там стоят гусли-самогуды — руб-саморез, а кот-самоед. И ён взял их в котомку, клал и пошол домой. Шол... далёко ль, близко ль, высоко ль, низко ль, всё дома нету, и домой пришол; в который день пошол, в тот и пришол, одну неделю ходил. Пришол к брату. Брат еще на кровати спит, и ён взял, спустил гусли-самогуды, и брат и скаже: «Ну, гусли-самогуды, по-играйте-тко мне». А гусли на место ему отвечают: «Не ты нас кормил, не ты за нас денешки платил, мы тебя и знать не хочом». — «Руб-саморез, засеки его!» — «Не ты нас кормил, не ты нас поил, не ты за нас денешки платил, мы тебя знать не хочом». А этот, который принёс, скае: «Ну-тко, гусли-самогуды, поиграйте-тко мне». Ёны и росплясались, ёны и розыгрались, всякима розныма голосама роспелись. «Руб-саморез, засеки его (брата)». Ён взял его и розрезал на мелки куски. «Кот-самоед, убери его.». И всё имение ему тут и осталось, и братнее и своё. И стали жить и быть, и добра наживать. Тут моа сказка, тут маа повись.

...назад              далее...