Царь Иван Васильевич и сын его Федор

Записана в д. Палтеге Петрозаводского уезда, от женщины средних лет.

Грозный царь Иван Васильев розстарелся. Ну, потом сберал полный пер, ну, потом стал выкликать: хто чим буде хвастай. Умный хвастал отцём-матерыо, безумный молодой женой, а Грозный царь Иван Васильев: «Чим буду я хвастать?» — сам сиби говорит. Ну, и потом хвастаэт: «Вот я повывел измену из Киева, повывел измену из Церьнигова, повывел измену из Новагорода». Потом говорит: «Повывел измену с каменной Москвы». За столом дубовыим сын его родной сидит, сам говорит: «Татенька, вывел ты измену из Церьнигова, да вывел измену из Киева, да из Новагорода, а не вывел измены с каменной Москвы» (сын отчю скажет). Приказал взять сына за кудри за жолтыи, свести на болото Житнея, а сказнить царевичу головушку. Ну потом большей (их было три брата) туляэтця за среднего, а средний туляэтця за меньшого, а от меньшого и ответу нет (ответить не смил). А с за стола дубового скачет мальчишка Скурлатов сын: «Я сказню царевичу головушку». Прослышала родна его маменька, Марфа Романовна, потом не ложилась в покой, а пошла в одной рубашки к брату жаловатьця и без пояса и без чеботов, безо всего, в одных цюлочках, и приходила в Божью черьковь, крес клала по писаному, поклоны вела по-учоному, братыно кланялась в собину. «Ай же ты братець родимый, ешь ты, пьёшь, проклаждаэшься, над собой незгоды не ведаэшь, когда выпала звезда подвостоцьная, затухла заря раноутренняя (заря утихла), розстарился наш грозный царь». И уж повторять стала, росказывать брату — он не был на перу. «Грозный царь Иван Васильев заберал почестей пер, — говорит, — вси на перу напивались, вси на перу найидались, вси на перу поросхвастались, умный хвастал отьчём-матушкой, безумный хвастал молодой женой, а Грозный царь Иван Васильев похвастал изменой великой: "Повывел я, — говорит, — измену из Церьнигова и из Кёева и из Новагорода, повывел измену с каменной Москвы"; а бладый Фёдор Иванович сказал отчю насупротив, говорит: "Вывел из Церьнигова измену, и из Киева, и из Новагорода, а с каменной Москвы измены вывести не мог"». Потом она и говорит брату, што он велел, отець-то, трём братьям: «Сведите его на болото на Житьнее и казните цяревицю головку.» Брат то ей, Никита Романовиць, скоцил со стула дубового, книги бросал недочитанный, шубоньку бросал на одно плецё, шляпоньку кидал на одно ухо, чоботы обувал на босу ногу, шапкой машет, голосом крычит: «Не твой то кус, да не тиби и йись, ай же, мальчишка Скурлатов сын! А съйишь этот кус да подавишься». Прибе-гаэт на болото на Житьнеэ ко этой ко плахи дубовой, он

тяпнул Малютку за волосы, бросал Малютку о сыру землю, с головы до пытки кожа лопнула. Взял он бладого царевиця за его за руцьки за белый, за перьсни за злачоныи, чёловал его в уста во сахарьнии и прибрал в своэ место туды, гди он сам живёт. Тут приходит к самой заутрени Христоськой. Грозный царь Иван Васильев приказал в опальнем платьи прити всим в черьков, потом этот Микита Романовиць, его шурин, значит, одеваэтця во цветно платье. Ну, и вси пришли в опальнем платьи в Христоську заутреню, а этот Микита Романовиць оделся во платье во цветноэ. Пришол в черьков, крес клал по-писаному, поклон клал по-учоному и потом его, значит, с сыном... «Здрасьвуй, Грозный царь Иван Васильев, здрасьвуй с рожоныма детушкам, со бладыим Фёдором Ивановичем», — повторил эще, которого избавил от смерти, тым и проздравляэт, а отець промолчал, значит, ничего на место не сказал, и опеть Микита Романовиць второй раз говорит: «Грозный царь Иван Васильев, здрасьвуй со семеюшкой и со рожоныма детушкам и со бладыим Фёдором Ивановичем». Он отворотился сам и говорит: «Ай же ты, Микита Романовиць, што же надо мной насехаэшся, а разве над собой незгоды не ведаэшь, што нет жива любимого племянника, а я сказню тиби, Микитушка, головушку, если не представишь сюды Фёдора-царевиця». Ну, потом этот Микита Романовиць приказал племяннику прити в черьков. Вот этот Фёдор Иванович пришол в черьков, крес клал по-писаному, поклон вёл по-учоному, а батюшку кланялся в собину. «Здрасьвуй, родный мой татенька, Грозный царь Иван Васильев!» Грозный царь Иван Васильев говорит Микиты Романовицю, шурину своэму: «Злата ль тиби надо или серебра, што от смерти збавил сына его (так!)?» А и спроговорит Микитушка ему Романовиць: «Мни ни нужнони злата, ни серебра, отдай только Микитину отчину назад». (Он сестру как взял, так и отчину отобрал у шурина.) Ну, тут оны с ним померились, отчину назад отдал, а то всё забранка у них шла с ним.

 

 


...назад              далее...