[Степан, Григорий и Елена Прекрасная]

1. В некотором царстве, в некотором государстве — именно в том, в котором мы живём, — против неба на земле, на ровном месте, как на бороне, жил-был старик со старухой. У них был сын; ево звали Алексеем. Когда он вырос, то у ево отец помер. Вот он матери и стал говорить: «Мамонька, пусти меня, я пойду счасье искать!» Он пошол.

Идёт лесом. И попадается ему изба новая. Заходит он в ету избу и останавливается начевать. Видит ночью: выходит из западни верблюд, весь медный; потом он постоял, постоял и ушол. И через несколько время выходит сохатый, весь серебреный; этот сохатый постоял, постоял и ушол тожо самоё. Через несколько времени выходит медведь, весь золотой; постоял, постоял, тожо ушол.

2. Он думает: «Што, — говорит, — ето мне видение? или на самом деле счасье моё?» Приходит домой и говорит матере: «Вот, мама, я видел, — говорит, — во сне такие-то сны. Первой, — говорит, — сон: верблюд, — говорит, — весь медный, — говорит. — Второй, — говорит, — сон: сохатый весь серебряный. А третий сон видел: медведь весь, — говорит, — золотой». Вот мать ему и говорит: «Ну, верно, — говорит, — ваш сон обвещает ваше богатство».

От них неподалёку в городе жил ворожес. И вот она ево посылает к ворожцу етому ворожить. Он поехал под вечерок, и переехать не успел дорогу. И остановился у одной старушки переночевать. Эта ста­рушка старая; у ней внучек был лет так 13-ти. Внучок и говорит: «Ты, — говорит, — куда, молодец удалый?» — «Я, — говорит, — поехал ворожить; вот такие-то сны видел: первый сон — верблюд весь медный, нторой сон — сохатый весь серебреный, а третий сон, — говорит, — медведь весь золотой».

Этот мальчуган ему и говорит: «Ты, — говорит, — приедешь воро­жить, тебе етот ворожец выворожит; и ты ему отдавай, — говорит, — первое счасье, а он у вас будет просить последнее счасье».

3. Вот он приехал к етому воржцу. Ворожец ему выворожил, што «ето, — говорит, — твое счасье! когда приедешь домой, иди в ету из­бушку начевать. На вот, я тебе дам палочкю — бей етой палочкой на отмашку».

Приехал домой и пошол он ночевать в ету избушку. Спит. И выходит первый верблюд, весь медной. Понужнул он ево на отмашку, верблюд весь рассыпался. Второй выходит сохатый; он етова понужнул, и етот рассыпался. Третий входит медведь, весь золотой; этот медведя понужнул, он россыпался.

И вот он не велел до нево брать — докуль етот ворожец не приедет к нему. Ворожец к нему приезжает: «Я тебе, — говорит, — выворожил! сейчас, — говорит, — мое будет третье счастье!» Степан [? Алексей] ему говорит: «Нет, — говорит, — ваше будет первое счастье, потому что вы выворожили». И тот взял первое счасье.

4. Поехал домой и заехал как раз к этой старушке. И спрашивает старушку: «Ты, говорит, што, одна, старушка, живешь; 1 или сыновья есь?» — «У меня, — говорит, — сыновей нет. Внучок, — говорит, — есь; ушол на реку по ниточке глядеччя». Он и спрашивает: «Это што, — говорит, — такое — по ниточке в воду глядеччя?... Ты, — говорит, — продай мне етова внучкя!» Старушка: «ПокупИ!» — говорит. «А сколь, — говорит, — за нево возьмЁшь?» — «А вот, — говорит, — завали всего по ногам деньгАми, тогда я отдам ево».

Вот он ево заваливал деньгАми и завалил по грудЯм. Он и спра­шивает: «Чё, — говорит, — бабушка, будет тебе етова нА век или нет?» — говорит. «О! — говорит, — дитятко, тебе, — говорит, — нА век не прожить! не то ли мне! мне, старушке, много ли надо?» -говорит [внучек], — бабушка, сейчас до свидания! Мне с видацца: я знаю, што он меня далёко увезёт».

5. Ну, он ево увез к себе. И спрашивает отца: «Куда мальчика станем девать?» Отец говорит: «В кОнюхи!» Он живёт в конюхах. Ему приезжают, к етому ворожцу, ворожить. Он [мальчик] вперед им рассказыват: «Делайте так-то!» И он [ворожец] узнал, что ему доходу мало через етово мальчика. Тогда он отцу стал жаловатца, что через етова мальчика ему доходу нет.

Тогда он велел ево посадить н столбес. Ево заклали в столбес и давали через два дня в третий пишчи, штобы он, значитца, не замер.

6. Етой стало жалко, ихной дочери; она стала ему понАшивать (днем там, все уйдут). Ходила туда, ходила, потом велела зделать туда подход под столбес, штобы он ночью имел свободу. Вот он днём сидит, а ночью выходит на волю, к ворожцу во дворес. Ну, когда вмйдё'т, они попьют чайку, и он опять ко дню убирается в столбес.

7. Этот ворожес, привёз которой ево, он поехал сватать Елену Прекрасную, в другое сарство. Когда уехал, он ночью вышол [из столбца]; чай пили, она ему стала рассказывать: «Вот, — говорит, — мой брат уехал в другое царство сватать себе невесту». Он и говорит: «Ему живому оттоль не приехать! Там, — говорит, — кругом каменная стена, на стене тын, на етом тынУ всё головы человечьи сидят; на одной тынинке нет, — тут ево голова будёт».

Тогда сестре жалко зделалось своевО брата. Стала ево просить: «Пособи, — говорит, — ему!»

8. Он на следуюшчу ночь велел ей припасти коня, седло, как следует всё' обседлать, и несколько там денег. И вот, — он вышол ночью — она привела ему коня; он и поехал па етом коне. И достиг ево дорОгой.

Он его стал спрашивать: «Куда, — говорит, — молодес удАлой, едите?» — «Я, — говорит, — еду вот в такое-то царство, сватать, — го­ворит, — Елену Прекрасную... А вы, — говорит, — куда проезжайте?» — «Да я, — говорит, — в тот жо город еду», — «Дак поедемьте, — гово­рит, — вместе!» И оне стали путь держать вместе.

И тогда они один другова стали спрашивать: «Тебя как зовут?» — «Степаном». — «А вас, — говорит, — как?» — «А меня зовут Григорьём». Приехали оне в тот город, в которой им нужно было, и стали на постоялой двор; и взяли тут особую комнату: «Тут всё-таки жить, — говорит, — придётца дИвно времени!»

9. Когда ночью легли спать Григорий и Степан, то Степан об­вернулся мухой и полетел искать, где на ету Елену Прекрасную шьют платье разное. Ну, разузнал эти платья, где их шьют. Утром стают, и говорит Григорью: «Аида, — говорит, —- Григорий, иди ко своёй не­вестке! Што, — говорит, — там скажут?»

Приходит он к невесте. Она ему и говорит: «Вот вы, — говорит, — мне спервоначала сшейте сарафан некроё'ной и нерезаной!» — говорит. Он пришол и говорит Степану: «Вот, — говорит, — Степан, она велела сшить мне сарафан некроёной и нерезаной». — «Сейчас, — говорит, — лежись, спи: заУтра будет всё готово!»

Он ночьёй обвернулся мухой и полетел в то место, где эте сара­фаны шьют. Прилетел; оне и говорят: «Ну, — говорит, — насилу сшили на её на паршивую!» — «Сшили, — говорит [Степан], — так сшейте дру­гой!» Сам забирает и уходит.

«Это што, — говорит, — за чудо?» — «Это, — говорит, — не чудо! Чудо будет впередЕ, на той неделе в середЕ!» Утром стает Григорий; платье готово; несёт невестке.

10. Невестка приняла и говорит ему: «Вы, — говорит, — есшо сошейте мне тюфли нерезаны и некроёны!» Григорий пришол, опять за­кручинился. «Вот, — говорит, — она какую работу мне дала!» — «Это, — говорит, — ничево! Лежись спать: утром всё будет готово!» Григорий лёк спать, а он извернулся мухой, полетел искать, где эте тюфли шьют. «Ну, — говорит, — опять насИлу сшили на ее на паршивую! немОжно, — говорит, — утрАфить!» Он им и говорит: «Сшили, так спа­сибо! сшейте другие!»

11. Приносит тюфли. И она говорит: «Вот, — говорит, — еще работу на тебя налОжу: изладь, — говорит, — мне светы такие же, какие и у меня будут!» Он ушол домой. «Лежись спать: утром всё будет готово!»

«Ну, я, — говорит [Степан], — седни улетаю ночью!» Полетал, по­летал, ничево не мог найти. И говорит: «Иди севодни, проси у ней освобождения на два дня, через два дня стрОку!» Он сходил. Она и говорит: «Через два дня если вы не принесёте, то голова на етой тынине будет!»

Он тогда справляетца и говорит: «Сёднишную ночь нисколько не спи! НА вот тебе!» Стакан воды нАлил и в стакан нож спусьтил. «Только, — говорит, — на етом ноже появится кровь на острие, ты, — говорит, — у себя чево-нибудь режь!»

Он оввертываетца мухой и лЕтит прямо к царевне во дворес. Там уже подана тройка лошадей для неё: она ехать собралАсь к дедушку за етими светами, которые ей нужно для свадьбы. Когда же поехала, то он сел к ней на колени. Она и говорит своей кухарочке: «Што же, — говорит, — мне очень тяжело? разе я чаю, — говорит, — напилась лишка севодни?» Он переменился, сел к кухарке к етой; и та дорогой стала говорить: «Мне тожо, — говорит, — чево-то тяжело: наверно, — говорит, — мы лишка чаю пОпили с тобой!»

Ехали, приезжают к морю. Море роздвоилось. Они заходят; он сидит у них под платьём, штобы не видать было ево.

12. Когда заходили они к дедушку к етому, дедушко им и говорит: «У вас, — говорит, — руський дух есь!» — «Мы, — говорит, — по РусИ езьдили, вот от нас и пахнёт руським духом!»

Он поставил самоварчик для них; те стали чай кушать. Когда етот чай кушали, он возьмет, да у невестки блЮдко и вышибёт; оно упадёт да изломаетца. «Я, — говорит, — дедушко, набедИла: блюдко, — гово­рит, — изломала!» — «Ничево, — говорит, — дитя! там, — говорит, — еш-чо есь!» Другое блюдко принесли.

Когда чаю покушали, он для них приготовил обед. Во время обеда он [дедушко] им положил золотую ложечкю и вилочкю; он [Степан] ету ложечкю и вилочкю в карман к себе. Она и говорит: «Вы, — говорит, — дедушко, забыли мне полОжить ложечкю и вилочку!» — «Ну, извините!»

13. Когда отобедали, им отправляться надо. «Я, — говорит, — де­душко, приехала к тебе за золотыми волоскАми». (У нево золотая голова вся). «Я просватаюсь», — говорит. «Ну, потереби немного! толь­ко,— говорит, — легонькё!» Она по одному волоску теребит, а он [Сте­пан] по два да по четыре захватыват. Старик етот ревёт: «Больно!» — говорит. И так надерьгал он [Степан] целую пачку (она — немного) и в карман положил. Ну, когда пошли, он [дедушко] и говорит: «У вас, — говорит, — руськой дух есь!»

14. Когда из мОря стали выходить, у нево [Степана] и показалась нога одна. Григорий уснул; не так што на вострее, на всём ноже уже появилась крофь. «Ну, — говорит [дедушко], — с вами какой-то человек был! Мне, — говорит, — больше с вами не видатьца!»

Она приехала домой. Он [Степан] пришол ко Григорью: «ПощЁ жо ты спишь? Сейчас нам обоим смерть!.. Ну, — говорит, — ничево! быть можем изладим!.. Давай, — говорит, — лежись, спи до утра, а утром иди к невесте, неси светы!»

Он [Григорий] когда понёс эти цветы утром, он [Степан] сел на коня, из гОроду угнал, штобы ево не видно было больше.

Когда [Григорий] пришол к невесте, пОдал эти цветы, она и го­ворит: «Давайте звонЯйте во все колоколА! всех, — говорит, — в городе смотрите! наверно, — говорит, — етот человек есь, которой эти цветы доступИл! — говорит. — Он, — говорит, — не сам доступАл эти цветы!» СобрАлся весь народ, обыскали, — никово не могли найти.

Ну, она и говорит: «Ну, сейчас, — говорит, — я должна за тебя выйти!» Тогда повенчались и поехали домой.

15. А тот [Степан] вперёд их приехал, опять сел в столбес. Они думали, што он [Степан] всё времё в столбцЕ сидел. Приехали; живут.

Один раз он [Степан] ночью вышол к сестре Григория, как раз сноха тут и пришла. Ета Елена Прекрасная и стала говорить: «Хто жо меня сюда доступил?» Он и говорит ей: «Это, — говорит, — я доступАл!» — говорит. «Разве, — говорит, — вы?.. Дак для чево вы ста­рались, не для себя?»

«Вот, — говорит [Степан], — первая примета: помнишь, как вы чай пили — блюдичко сломали?.. Это я самый ево и вышип! А вторая, — говорит, — предмЕта та: вот ваша золотая ложечкя и вилочкя! вы по­теряли на обеде у дедушка. А третья предмЕта: вы когда золотые волоски дерьгали из головы, я тогда целую пачку нарвАл: извольте посмотреть!»

Она и говорит: «Вы, — говорит, — должны моим мужом быть, а не он!»

Тогда она сказала своему Григорью, и оне ево изо столбца выпусьтили. И вот он оввенчался с Настасьей, с сестрой Григория.

Живут поживают, добра наживают. Я там был, мёд пил — по устам текло, в рот не попало.

 

 


...назад              далее...