Русская старина
(сайт сказок)
[Иван купеческий сын и его невеста волшебница]
(Рассказал Евгений Иванович СигАев, обыватель Верхнего Кыштымского завода Екатеринбургского уезда, 49-ти лет).
1. Жил-был купец. У купца ни едИнова сына нЕ было. Он ездил по ярманкам — не дОлго и не скОро, года три или четыре. Не замечал он дОма, што оставалась жена беремЕнная. НОнешной год отправляетца в прОчие держАвы за товаром: тАмока проторговал три гОда; жена родилА сЫна.
Через три года он отправляетца домой. Ехал сухопутьем там много ли, мАло ле, достАлось ему ехать пО морю. День очень был жАрко(а)й; захотелось ему почерпнуть водЫ. Ево Сам с нокоть, борода с лОкоть, ТОкман ТОкманыч морской царь схватил, взял ево и говорит, што «аддай, штО дОма не знашь!» И он ему отдавАл всё: сам себя [?] отдавал, и дом отдавАл, и всё — «только меня не то(а)пИ!» — «Возьми чево хошь, только меня не шевелИ!» — «Роспишись своей рукой!» Разрезал свой пальчик, расписАлся своей кровию. Получил ето письмецО. И отправляетца своЕй путЁй домой.
2. ПодьезжАт к своЁму городу, заезжАт в сваю вУлипу. Каhда доезжАт до своевО дварца, жена сидела под акошечком на Улке са сваИм сыном. Коhда мАти увидала своёва мужа, кричит сваёму сыну: «ПапАша едет!» И он кинулся бежать к ему. Мальчишко добегает: «Што ето за мальчишко бежит? Кучер, остановись!» ПринЯл ево и до своЁва дворца довёз. «Это у нас мальчик родился!» — говорит мати. Он себе за борОдку схватил: «Ну, я отдАл единьственнова сына Токману Токманычу». И сваей жене етова ничево не сказал. Письмецо полОжил в самое наилУчшее матерье.
3. Мальчик вырос лет 17-ти, стал по лавкам ходить, прикашчиков поверять. Приезжает из прочих земель купец и говорит: «Подайте-ко мне такова-то матЕрья!» ЗаскАкиват прикАшчик на лавку, выбрАсыват штуку и смотрит: в етом матЕрьи кака-та бумАжка. «Ваня! вот кака-та бумажка!» — «Ну-ко, я погляжу!» Смотрит. «Меня тятя отдал ТОкман Токманычу морскому царю!»
«Мене этта проживать нЕчево! Надо итги ево розЫскивать, hде он проживат. Я найду... Ну, радИмой тятинька и радима мамонька! напекАйте мне придорОжнички: я отправляюсь искать морскова царя». Отец с матерью заревели.
4. Отправился. Шол, шол, дошол до избушки; стоит избушка на куречьей голЯшке, повёртывацца. Зашол в ызбУшку; лежит в ызбушке Баба-ЯгА. «Фу-фу-фу! рускова духу слыхОм не слыхала, а руской дух сам в ызбу зашол! Куда жо ты, Иван купеческой сын, пошол?» — «Напой, накорми, потом вестей распроси!» Она ....... — стол подЁрнула, ........ — штей плеснула, титьками потреслА — булок нанеслА... Напоила, накормила, стала дело распрашивать. «Куда жо ты, Иван купеческой сын, пошол?» — «Я, бабушка Ягишна, пошол к Токман Токманычу, морскому царю». — «Хо, хо! ты далЁко залезашь! АидА подАле, есь у меня сестра постАре, так она больше знат!»
Дошол до её, зашол в ызбУшку. «Фу-фу-фу! Руской дух сам в ызбу зашол!» ... Напоила, накормила, стала дело распрашивать.
5. «Я тебе помогУ!» — «Помоги, помоги, баушка!» — «А вот прилетят ко мне десеть голубиц, я их напоЮ-накормлю; потом прилетит Марфа ТОкмановна, дочь ево, и со своей служанкой. Коhда же ей стану всяко кушанье подавать, последне кушанье — картошки с молоком, — скажу ей, што ‘'вот тебе, Марфа Токмановна, женишкА-то!'' Она хотИт меня ударить. (Я тебя посажу за печку, ты сидИ). Из-за печки выскакивай и тут её лови! Если поймать, то ты будешь человек, а не поймАшь — погибнешь!»
Прилетела Марфа Токмановна со своей служанкой и села на залИчинку (на улице, у ворот) и кричит старухе: «ВЫпусьти рускую кОшку из ызбы!» Она ей отвечат, што «никово ж у меня нету!» — «Выпусьти!» — «Эх ты, Марфа Токмановна! ты по вОздуху летала, русъкова духу нахватАлась!»
Зашла в ызбу. Она стала ей подавать кушанье. Последне кушанье — картошки с молоком. «Вот бы тебе, Марфа Токмановна, женишкА-то!» Он выскочил из-за печки, хотел её схватить, и не мок её схватить; один [так!] перо из её выдернул. Она успела голубкОм свернУцца и вылетела из ызбы. 6. «Ну уж, Иван купеческой сын, ишшО ты умолИл! Вот зАвтрешнева дня будет день Ятной , жаркой; она вот на такое-то место прилетает купацца, — и ты у ей плАтьицо скрадИ! Прилетят их 12 голубиц и все они платьица полОжат вместе; она полОжит Одаль , — ты ево и скрадИ!»
ОтправлЯцца он на то место, сидит, дожидацца. 12 голубиц прилетели, началИ купацца; роскупАлись — улетели насредИ моря. Он подкрАлся, платьицо и украл. Коhда накупАлись, выходят нА берек, все плАтьица целы, у одной нЕтука . Оделись, звернулись и улетели; она осталась в воде.
Она говорит в воде: «Хто у меня платьицо скрал: если дядюшка — будь мой родимой дядюшка, если тётушка — будь моя тётушка, если девИца — будь моя сестрИца, если мОлодец — будь обручЕнной мой муж». Он у ей платьицо брОсил, она снарядилась. Он к ей подходит. Махнула ширИночкой, и сделалась перед им кроватка.
Полюбезьничали. Она и говорит ему: «Ну, теперь полетим, Иван купеческой сын, к моЁму папаше! Я тебе сделаю голубем, самА голубкой. Когда прилетИм, бейся Об земьлю, не жалейся! если пожалЕешся, то вечно голубком пролЁташ».
«Когда ж [у] моЁва папаши пробудешь, ко мне вечерком приходИ: под которым окошечком салфетка вьётца, тут я и живу!.. ЕсчО я тебе скажу: когда прилетим, ты скричи громким гОлосом, молодецким пОсвистом: «Токман Токманыч, твой верный слуга пришол!» Он услышит твой голос, бросицца на тебя и поведёт тебя в покои».
7. У ево было два лакея, и он их загонЯл, етих лакеев; и они етот день насИлу проводили. И они говорят между собой: «ПойдЁм, тавариш, сходим к Ваське Широкому Лбу в астрОк! И он каку-нибудь хижИну на нево найдёт, — он [Токман Т.] ево убьёт завтре».
Пришли к Ваське Широкому Лбу в острок: «Васька Широкой Лоб, не знашь ле каку-небудь хижИну найти на человека? К нам севодня какой-то человек пришол, и нас севодня барин загонял!» — «А вот што: если с каждова чи(е)нА по ведру вина и по пятьдесят рублей дЕнег не пожалеите, я вам скажу!» — «Не жалеем!»
«Вот он хочёт ето морё завалИть и спахать и зборонИть, штобы к утру просвирА готова была (из нОвой мукИ)».
Они пришли к своЁму барину: «Токман Токманыч! твой верный слуга сам собой возвышАетца, тобою выхваляецца: вот ето мОре он хочет завалить и спахать, и зборонИть, штобы к Утру просвирА готова была из новой мукИ!» Он ево призвАл к себе: «Што ж ты, мой верный слуга, сам собою возвышаешься, а мною выхваляешься? Ты хотИшь вот ето мОре завалить и спахать, и зборонить, штобы к утру просвира готова была из новой муки!» — «Батюшко, Токман Токманыч, у меня срОду сабАну в руках не бывало!» — «А вот мой меч, а тебе голова с плеч!»
8. Он отправлЯцца к своЕй судАрушке. А уж она знает, што ему отец такую службу зАдал.
Заходит в ызбу. «Што ж ты, миленькой мой, призадумался?» — «Как жо мне не призадумацца? Твой папаша мне службу задал! завтра нАверно мне в пЕтлю полезать?» — «Какую же службу?» — «Вот ето море завалить и спахать, и зборонить, штобы к Утру просвира готова была из новой муки». — «Молись Спасу, ложись спать! утро мудренее вечеркА».
Она вышла на крыльцо и переметнУла с руки нА руку кольцо, — вЫскочили 33 молодца — лицО в лицо, вОлос в волос, — скричали в один голос: «Што, барыня-сударыня, угодно?» — «Вот што! сослужите мне службу: вот ето море завалить и спахать, и зборонить, штобы к Утру просвира готова была из новой муки!» — «СлУшамся!»
ПоутрУ стаёт, — просвира готова на столе. Она ево и будит: «Ну, милинькой мой! не порА спать, порА ставАть, пора к тятиньке несьти госьтИнец!» Он умылся, снарядился, отправился к нему.
9. Коhда принёс госьтинец, етих слук он [Токман Т.] ешчО пУшче стал гонять; насЫпал для них горОху нА пол: што «напрАслина на моЁва слугУ нанОсите». Опять они [слуги] стали им кушанье подносить, напоили-накормили их.
Потом и говорят: «Подём к Ваське Широкому Лбу в острок!..» — «Ну, Васька Широкой Лоб! сделал! Давай какУ-небудь хижИну на нево найди ешшО » — «Я придумал! Но с каждова чинА по ведру вина и по пятьдесят рублей дЕнек!... Ето ему не сделать! ПойдИте скажИте своЁму барину, што он хочёт сделать на океане-море церкву; на Тияне-острове хрустальной мост, штобы в шесь часов к заутрене ударить!»
Они пришли, сказали своЁму барину, што «Токман Токманыч! твой верной слуга сам собой возвышаетца, тобою выхваляецца: он хочет сделать цЕркву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальной мост — штобы в шесь часов к заУтрене ударить!» Он [Токман Т.] скричал ево: «Што ж ты, мой верной слуга, сам собой возвышаешься, мною выхваляешься? Ты хотИшь сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальной мос, штобы в шесь часов к заутрене ударить!» — «БАтюшко Токман Токманыч! у меня срОду в руках кАмню не бывало!» — «А вот мой меч, а тебе голова с плеч!»
10. Он не может дождатьца, етот день коhда пройдёт, — и пойти к своей сударушке. Приходит. «Што ты, миленькой мой, призадумался?» — «Как жо мне не призадумацца? Хоть в пЕтлю полезай! Вот какую мне службу зАдал: сделать цЕркву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальной мос, штобы в шесь часов к заутрене ударить!» — «Молись Спасу, ложись спать!»
Она вышла на крыльцо, переметнула с руки нА руку кольцо, — выскочили 33 молодца — лицО в лицО, вОлос в вОлос, — скричали в один голос: «Што, барыня-сударыня, угодно?» — «СослужИте мне службу: сделать церкву на Тияне-острове, на океане-море, хрустальной мос, штобы в шесь часов к заутрене ударить!» — «СлУшамся, сделам!»
Она ево и будит в 4 часА: «Не порА спать, пора ставать, пора к тятиньке на службу пойтИ!» Она ему даёт золотых гвоздей и золотой молоток и гармазИнова сукна. «И сидИ и убивАй краЯ, и как бутьто ты ето всЁ дело сделал! И когда шесь часов удАрит, к заУтрене ударит, — мой папаша полетит на своих на добрЫх конЯх и схвАтит тебя и увезЁт в церьков. Там литУргия идёт...»
ЛитУргия когда кОньчилась, оне отправляютца опять домой.
11. И начинает етих слух есчО пУшче гонять: «Зачем напрАслина на моЁва слугУ нанОсите!» Коhда они им кушанья носили, и говорили меж собой: «Пойдём опять к Ваське Широкому Лбу в острок!»
«Ну, Васька Широкой Лоб! сделал! Давай каку-небудь хижИну на нево найди ешшо!» — «Придумал! Но с каждова чина по ведру вина и по полтарАста рублей дЕнек!» — «Не жалеем!»
«Скажите своЁму барину, што он хочет сделать карАпь — штобы ходил гарАми и морЯми и сухИми берегами!»
Пришли они, сказали своЁму барину, што «он хочет сделать карапь, штобы ходил гарАми и морями, и сухими берегами». Он [Токман Т.] скричал ево: «Ты хотИшь сделать карапь, штобы ходил гарами и морями, и сухими берегами!» — «Батюшко Токман Токманыч! у меня срОду в руках топора не бывало!» — «А вот мой меч, а тебе голова с плеч!»
12. Он етот день насилу проводИл: когда к сударушке пойти. Приходит. «Што ты, миленькой мой, призадумался?» — «Как жо мне не призадумацца? Вон какую мне службу зАдал!» — «Какую?» — «Што вот карапь штобы ходил гарами и морями, и сухими берегами». — «Молись Спасу, ложись спать!»
Она вышла на крыльцо, переметнула с руки нА руку кольцо, — выскочили 33 молодца — лицо в лицо, волос в волос, — скричали в один голос: «Што, барыня-сударыня, угодно?» — «Посьледнюю мне службу вы сослужИте: сделать карапь, штобы ходил гарами и морями, и сухими берегами». — «Далёко ты залезАшь, Марфа Токмановна! Нам не издЕлать !» — «Изделайте мне!» — «Нет, не сделать!»
Один из среды их сказал ей: «Нам не сделать, а за трИста морей и за триста земель есь подрядьчик, так он, может быть, и сдЕлат». — «Ну, полетайте кто-небудь поскорее и сечас штобы он явИлся ко мне на глазА!» Полетел один и привЁл ево. Ей сказали. Она вышла и говорит: « ИсдЕлай мне корапь!... в шесь часов штобы готов был». — «Можно, Марфа Токмановна, изладить!» ИзлАдили, розбудили её: «ПорА у нас работу принимать!»
Вышла на крыльцо, — карапь середь двора стоит. Подходит етот самой подрядчик и говорит: «Етот самой карапь будет действовать лентой. Я тебе дам ленту — этой лентой правь, полОжь её в рукав; ленту дЁръни кверху, он полетИт пОверьху; ленту ниже опусьти, он полетит пОнизу».
Каhда она получила от их ету ленту, и пошла будить своЁва мужа: «Не пора спать, пора тебе ехать к тятиньке на корабле! Вот нА ленту и етой лентой правь!» Вышол на двор; она ему и говорит: «Не просИживайся у отца, коhда вы полЁтаите! и прилетайте поскорее!»
Перелетел через ворОты; ленту спусьтил ниже, — он [корабль] полетел пОнизу. Прилетел к паратьнему крыльцу и скричал ему громким голосом, молодецким пОсвистом: «Токман Токманыч! твой верный слуга прилетел на корабле!» Токман Токманыч бежал в однИм халате и прямо прЫгнул ему в карапь. Долго ли мАло ли они лЁтали, и назат обратились. Прилетели к паратьнему крыльцу. Токман Токманыч бежАть в свои покои. Он [Иван купеческий сын] вернулся и был таков— к своей сударушке.
13. «Ну, уж теперь, миленькой мой, давай поскорее отсель улетим! Сечас за нами посол будет: отец мой догадался, што ты проживаешь у меня». Она взяла, за печку три харъчкА плюнула: «Вы, харчкИ, отвечайте тут, если придут за нами! В перъвой раз придут, вы скажИте, што ‘'сечас идём''. Во второй раз придут, скажИте, што ‘'сечас обУемся''. А в третей раз придут, скажите, што ‘'оденемся''. В четьвёртой раз придут, скажите, што ‘'улетели они давнЫм давнО''».
14. Пришол посланник... Он [Токман Токманыч] затрубил в трубУ, нагнАли воины. «ШтО нужно?» — «Догнать мне беглецОв — дочь мою и мИлиша её!» ПогнАли погОньшики. Она и говорит: «Полетай вверьх горностАлькой — ворон клОкчет или сорока чЁкчет?» Он пал к земле и слУшает, што ворон клОкчет. Она ево и сделала козлУшкой, а сама сделалась старушкой и сидит доИт.
ПодгоняЮт погОньшики. «Бох пОмочь тебе, баушка!» — «Милости прОсим!» — «А не проходила ли девИца с молодцОм?» — «Нет, я нековО не вИжу: 30 лет сижу, козлУшку доЮ, и то неково не вижу!» Оне обратились назат. Приезжают и сказывают, што «никово нЕтука! што вот догнАли такую-ту старушку: она сидит, доит козлушку...»
15. «ИшО гонИтесь дальше!» Погнались. Она и говорит: «Полетай мИлинькой, вверх горносталькой: ворон клОкчет или сорока чОкчет?» — «Ворон клокчет». — «Ну, это не погОна, а погОнюшка! а погОна вся впереди!» Она махнула ширИнкой и сделалась часОвенъка. Сама сделалась попОм, а ево сделала дьяком, и слУжит в етой часовенке. ПригонЯют погОньшики и смотрят: литУргия идёт. Коhда литУргия отошлА, один подходит и говорит: «Не проходила ли этта девИца с молодцОм?» — «Ох, батюшка, уж у нас часовенка на подпОрах, — никово не вИдим!»
Она бУтьто не знает, што от ково ето гОнютца, и спрашиват у одново: «Вы ково догонЯите?» — «Дочь Токмана Токманыча с мИлишом!» — «Ох, Токман Токманыч мне большой друк! ПогодИте, я ему письмецО напишу». Пошла тАмока , полОжила дряни и запечАто(ы)вала; и написала и говорит: «Родимой мой тятинька, не умел от меня сладкие конфЕты поЕсь, так вот поешь дрЯни!»
16. Он на ето осердИлся. А у нево жена волшебьница стрАшная былА, за двенадцати дверЯми и на двенадцати цепЯх сидела. А ета дочь превЫшила её ишО волшЕбством. Она [жена Токмана Т.] бьётца и говорит: «Апусьти, милинькой мой! Я их, етих беглецов, поймаю!» Он а(о)пусьтил, анА полетела.
Она и говорит: «Ну, милинькой мой! полетай вверьх горносталькой — ворон клокчет или сорока чокчет?» — «Сорока, — говорит, — чОкчёт!» — «Вот ето погОна: ето мать летит наша, волшебъница!» Она махнула ширинкой, и сделалась Огненна река, и среди огненной реке сделалась кровАтка — и она лежит со своим с мУжом обнЯвши. Прилетает мать и говорит: «Ах! — говорит, — б...ь, усьпела обьнЯтця с мИлишом-то! а тО бы я вас увела!» И она стАла говорить: «Эх, мИлая дочь! Я вас долго не видала и твоЁва мужа не видала! дА'-ко я вас блаhословлЮ, и ступайте кудЫ знАите!»
Махнула она счЁточкой, и сделался через Огненну реку мост. Она и пошла. ДошлА до половины и говорит: «Теперь из моих рук никудЫ не деваитесь! я теперь вас уведу!» Махнула шириночкой [дочь], — она [мать] провалилась. «Ну, милинькой мой, теперь нам боЯтца нЕково! теперь пойдём в твоё помЕсьё!»
17. Шли мнОго ли мало ли, дошли до ево помесья. Версты зА две не доходЯ, она спрашиват: «Далёко ли твоё помесье?» — «А вот верстЫ дьве ишо!» Пошли они ишО, отошлИ с вёръсту. «Далёко ли твоё помесье?» — «ЕшшО с вЁръсту».
ДошлИ до помесья. «Ну, милинькой мой, иди со мной!» Зашли в стОрону, к дУбу. «Вот ты когда, милинькой мой, задумашь женИцца, приезжай к етому дУбу! Я вЫду прибольшУшшой змеЁй. А больши ни(е)ковО не бери — дрУжку да свАху. Там станут говорить: «Бей!» А ты говори: «Не смей! Сзади казнА и по бокам казна, а спЕреди молодА жена!» Ударь меня плЁткой, я и сделаюсь девИцой!»
«ИсчО я тебе буду говорить: когда ж ты придЁшь к своЁму папаше, всех в устА целуй, отца с матерью не целуй в уста! Если поцелуешь, то ты меня забудешь!»
18. Они пришол домой. Обрадовались, всех срОдственников собрАли: што Ваня пришол. Всех в устА поцеловал, отца с матерью не целует в уста. Дядя роднОй подошол к ему и говорит: «Почему ж ты, Ваня, отца с матерью не целуешь в уста?» Ему как не хорошО и сделалось; он отца с матерью и поцеловал в уста. И про её и забыл.
19. Отец имел у ево [Ивана] дьве лавьки; два прикашчика было: Александр и Евдений (а третий — Иван). Она [Токмановна] поселилась напротив купца: выпросилась на квартЕру. Саша и говорит: «Вот тут кака-та красавица проживает у старушки. На вечЁрки к ей!» На первой вечер Александр пошол. Приходит под окошко, стучицца в окно. Она как знАит, што ето от тово купца пришол прикашчик: «ПусьтИ, бАушка, ево!»
Он зашол в ызбу, начАл с ей любезьничать. Играли, играли тамока ; она и говорит: «Не желаите ли в кАрточки поиграть?» — «МОжно». Было у нево деньжОнок взято рублей 20. Она ево и обыграла.
«Эх, бабушка, я севОдьни шила ковёр, да в сЕнках-то и забыла; поди сходи!» — «Эх ты, мИлая дочь, я-то стара, ....-та тяжелА; ты самА помолОже меня — и сходИ!» Александр добрый вЫискался, побежал на двор; у их был дров косьтёр налОжен, он и давай дрова рубить. Вьсю ночь дровА прорубИл.
20. На другой вечер достаётца другому прикашчику пойти. Пошол Евдений. Приходит к окошку, стучицца в окно. «Бабушка, пусьти ево!» Зашол в ызбу. «Не желаите ли в карточки поиграть?» — «Можно». Она ево и обыграла. «Бабушка, я севодни ковёр в сенках шила, забыла; поди, сходи!» Доброй выискался Евдений; побежал на двор. А у их назьму было множЕнство. Он и давай назём таскать всю ночь. И три паръникА натаскал етова назьмУ.
Рассветало, и он бежать. Приходит. Лавъки коhда отворили, и стали советовать. «Ну, как, тавАриш?» — «Ну, и хорошО, — говорит, — она обрашчаетца!»
21. На третий вечер купеческому сыну достаёцца пойти. Приходит к окошку, стУчицца в окно. «Бабушка, пусьти ево!» Зашол в ызбу. «Не желайте ли в карточки поиграть?» — «Можно». Она и ево обыграла. «Бабушка, я ковёр-то шила, да в сенках и забыла; поди, сходи!» — «Эх ты, милая дочь, я-то стара, ….-та тяжелА; ты самА помолОже меня и сходи!»
Купеческой сын выискался, пошол в сенки. А там жорновА были, у жорновОв пять пудов крупЫ лежало. Он всю ночь промолОл крупУ. Рассветало, он бежать.
Когда 8 часов, отворили лавьки, они сошлИся. Купеческой сын говорит прикашчикам: «Ну, я севОдни всю ночь работАл, крупУ молол». Второй говорит, што «я всю ночь назём чИсьтил». А третий: «Я всю ночь дрова рубил». — «Ну, тепЕрека ето дело молчОк! штобы никому не говорить! а то нас просмеЮт, што мы такой <нрзб.>».
22. Врас прОжил там неделю или две, и здУмал женИцца. Посылают сватать. «Ково жо мы станем сватать?» — «Вы больше еттака знАите девок! я никово не знаю». ВЫсватали купеческую дочь. Вечер был и два был [так!]; на третий день сделали девИшник.
Она посылАт, ета девИца, к етому купцу, где невеста, — купить два колобкА хлеба. И далА ей сто рублей денег: «Если же будут тебя выталкивать, ты им говори: вот нате вам зА два колобка 50 (или сто) рублей денег!» Она купила. И сделала из етих колобков гОлубя и голУбку.
Когда девИшник начАлся, она захОдит в кОмнаты и выпускает своих голубей. Они полЁтали по кОмнате и сели к жениху и к невесте на стол. И голубь голубку и ударил крылОм; голубка отвечат ему: «За што ж ты меня, голубь, бьёшь?» — «За то я тебе бью... Ето не Иван купеческой сын, Марфу Токмановну забывать!»
Когда сьлетели со столА и началИ опять лЁтать. Сели опять во второй раз, и голубь ударил опять голубку крылОм. «За што ж ты меня, голубь, так увЕчишь ?» — «За то я тебя увЕчу!... Это ведь не Иван купеческой сын — Марфу Токмановну забывать!» И опять слетели.
В третей раз сели, и голубь так ударил голубку, што она упала нА пол. Она села на стОл и говорит: «За што ты меня, голубь, так увечишь?» — «За то я тебя увечу!... Это ведь не Иван купеческой сын — Марфу Токмановну забывать!»
23. Он тут спОмнил про её и враз захварАл. Девишник разошОлся. ПропускАт с неделю и говорит, што «нУжно мне женИцца». — «У нас невеста вЫсватана!» — «Это мне не невеста! У меня невеста в лесУ и в дубУ... Ну, теперь меня благословляйте — я поеду женицца!»
БлагословИли, и он отправился, взял дрУжку и сваху. Приехал к тому дУбу. И выходит пребольшУшшая змея. Дружка и сваха говорят, што «бей!» А он говорит: «Не смей! Сзади казна и по бокам казна, а спереди молода жена!» Ударил плёткой, и сделалась девИцой.
Посадили её и уехали в церьков и обвенчались.
Объявления
