Русская старина
(сайт сказок)
Иван Водыч и Михаил Водыч
Вот жила пристарелая девушка у попа. Однажды [в] прикрасный день пошла за водой и вздумалась, што «и я остарею, дитёй у мене нету — при ком я буду жить? Ну, кабы я двух сыновьёв родила, я окол них могла бы прожить».
Размахнула колодязь она вядром. Вдруг и упали два пузырчика. Выпила она пузырчик — показался вкусный такой, распячатала другой — другой выпила. Чувствуя себе она в положеньи. Вот так это было: чувствуя себе она ни по годам, а по часам, сорок часов вышли — она взадалась рожать. Родила двух сыновей, собрали кума и куму, пошла кстить. Одново назвали Михал Водыч, другой — Николай (Оговорка сказительницы) Водыч. И они в 24 часа выросли — на 24 всё равно как им года. Один пошел в кузню себе заказывать луч (т.е. лук — М.Н.), но ни [о]дин луч, а на [о]боих пару. Другой пошел ружья заказывать, пару тоже, двадцатипятипудовалых две стрелы. Михал Водыч и говорить:
— Ну, братец, подемте охотиться.
Попрощались они с матерью — слезна она залилась, во слезах речи говорила: «Я себе дитей кормить ни дождалася!»
Идуть они — ляжать зайчиха с зайчатами. Наводють они ружья её бить. Зайчиха человечьим им голосом и говорить:
— Михал Водыч и Иван Водыч, ни бейтя мене: я по зайчоначкю вам дам!
Дальше проходють — ляжить лиса с своими детеняткимя. Наводють они ружья её бить. Лиса им человечьим голосом говорить:
— Михаил Водыч и Иван Водыч, ни бейтя мене: по дитеначкю дам!
Едуть — ляжить волчиха с волченятами. Наводют они ружья её бить. Волчиха человечьим голосом говорить:
— Не бейтя мене: я вам по волчоначкю дам! Дальше идуть — ляжить тигра. Наводють ружьё её бить — она человечьим голосам тоже им говорить:
— Не бейтя мене: я вам по тигрёначкю дам! Дальше идуть, ляжить ильвица. Прицеливаютца тоже ее бить. Она человечьим голосам и говорить:
— Я вам по львеначкю дам!
Идуть они — ляжить кракадица. Прицеливаютца они её бить. Она человечьим голосам говорить:
— Ни бейтя: я вам по кракаденачкю дам! Соколо сидить — прицелились они ево бить. Он человечьим голосом говорить:
— Ни бейтя: я вам по соколёначкю дам!
Вот сбрали они всю свою охоту и пошли вместе охотиться. Идуть они по дороге, и пришли им три дороги врозь; на одной написано: итить — вживе не быть; а на другой написано: счастья не будеть. А на третьей: итить — нижинатому быть. Вот они так поконалися, и достается у них середняя дорога — пустая. Михал Водычу досталоси по той дороге, иде ниживому быть. В разные стороны пошли. Шел Михал Водыч и пришел — один кабак стоить окол дороги, за 40 верст от дороги. Цыловальник и говорить:
— Зачем ты зашел, парень, сюда, у нас победа (Беда) в деревне! Змей Горыныч почти всех поел, живеть у море.
— А как он йисть у вас? — спрашиваеть Михал Водыч у целовальника.
— Да как — у моря есть присталь, на присталь по чиловеку водють.
— А можно ево, — говорить, — посмотреть? Цыловальник отвечаить:
— Да можно, коли, — говорить, — ни убоитеся.
—А в какую времю?
— Да раннею зарей. Взавтре повязуть царскую дочерю на съеденье.
— А чуть ли ему не удастся царскую дочерю съесть, пойду посмотрю.
Взял свой меч-кладенец и свою рус[с]кую саблю; приходить он к этой башне.
— Здраствуй, красавица.
— Здраствуй, молодой вьюнаш. Зачем тебе бог сюды занёс? Я по неволе.
— А я по охоте.
— Я погибну — и тебе тут ни уйтить.
— Ну, да што бог дасть; ну-ка слезь сюда, погутарим с тобой. Не боле два часа говорили. Земля трясеться, зверь несётся, столбом огонь из нево. Слезно заплакала Марья-королевна.
— Ня плачь, душа моя, останессы живая!
— Эх, дорога я б тебя подарила!
Остаецца долятеть Змею версту. Взял он свою оружью и встал под мостом.
Подлятае над мостом:
— Русь-кось пахне! Михал Водыч отвичае:
— Што за Русь? Сам я Михал Водыч!
— Драцца, аль мирицца? — Змей спрашиваеть.
— Не затем шел, штоб с тобой мирицца, а затем шел, што [б] драцца!
Только зверь помахнул, а он с нево голову снес, а змей трехголовный <...>. Не управилси он перевернуться — он другую смахнул. Змей заревел, на камень сел. Тае (В то) мигнавенье — он и третью снёс. Изрубил ево на куски и собрал ево кости. Ляжить камень двадцатипудовалый. Отвалил он камень и поклал эти туда кости.
Подошел он к Марье-царевне, обнял и поцаловал. С аменнова пальца кольцо взял. И взял её за руку, пошли они да царсково дворца. Отстаеть он от ней в кусты. Иде не был Чугункин-цыган (за водой с бочкею!)
— Эй, Марья-королевна, садись, подвязу!
— Ну да што — знакомая лицо; я от испугу приустала — могу с вами подъехать.
— Ну, Марья-королевна, каким способом осталась?
— Мне бог дал.
Задумал цыган на ней жаницца.
— Марья-королевна, говори, што я тебя исстарал, а то все равно исхичу!
Некуда ей была девацца: все равно на смерть блаславили. Некуда девацца, а не хочецца с белым светам расставаться. Подумала: «Наверно он исхитить, нихто из наших не знаеть».
— Ну, што, дашь заклятье, што я тебя исстарал? Ну, што ж, дала. Шибко лятить на двор цыган с Марьей-царевной. Мать с отцом увидала вживе (Живой ) ихнюю дочь.
— Што такое, нихто не ворачивался, а моя дочь осталась жива!
А цыган подлятае:
— То-то я, отстарал. Спрашивають ее:
— Маша, верно?
— Да, верно, мамаша.
Тут цыгана давай угощать. Это большую сястру водили, а их есть три у царя: Маша, Катя и Дуня. Теперь Катю на утре весть туда. Тем [же] образом посадили ее, нарядили, как к смерти, и отвели.
Михал Водыч разговаривае с цаловальником:
— Еще кого?
— Да ещо царскую дочерю.
— Пойду ещо посмотрю. Приходить.
— Здраствуй, красавица.
— Здраствуй, добрый молодец. Зачем тебя бо[г] принёс? Я по няводе.
А он отвичае:
— А я по охоти. Слезь сюда, погутарим мы. Она слазя и говорить:
— Я погибну — и ты пропадешь.
— Нет, што бог дасть. Слезла она, с ним поговорили.
— Как живёте?
— Нам весело, а у тебе на душе не благо.
— Я знаю, знаю!
— А што с тобой?
— Все равно смерть.
— А я вам уверяю, што вы живы останетесь.
— Штобы я жива осталася, я не знаю, чем бы мой папа вас наградил!
— Нихто мене не може наградить, кроме бога. Если мене бог здоровья дасть, я всем награжден. Слышить Катя гул земли.
— Э, молодец, разговор мне пристанавливаете!
— Э, не робей, ничего не буде! — Михал Водыч уговаривае её. Нет уж: огняный столб показался, душа её скорбить, а [в] нем больше: ну, как такая красавица погибнеть с ней!
Остаецца ему [Змею] как на версту — уходить он опять под мост. Этот Змей шастиголовой, еще больше жара от нево. Под-литае он к мосту:
— Русь-кос[т]ь пахне! Михал Водыч отвичае:
— Што за русь-кос[ь]? Сам я Михал Водыч!
— Слыхал, слыхал я про нево.
Рассердился Михал Водыч, махнул — так с нево три головы смахнул, не управился [Змей] перевернуться — он остальные три смахнул. Порубил он их на мелочь, как все равно лапшу. Взял он их, опять под камень положил вместе с тем. Подходя он к ней. Кинулась она к нему, обняла, поцаловала и перстень оддала свой имянной. Недалеко они с ним шли. Он пошел в свою сторону — она домой.
В одно время Чугункин-цыган еде за водой, сустрел Катю:
— Садись, я тебе подвезу. Разговаривае:
— Каким ты способом осталася? Отвичала Катя сест [р] иными речьми:
— Да так бог дал.
— Скажи, Катя, што я тебя отстарал, а то все равно я тебя исхичу.
Она хочь и не дюже страшно боицца, а не хочецца с белым светом расставацца, подумала Катя: «Да и правду схитить!» Тут приехал он на двор — обрадовались родные, стали обнимать, цаловать, водкой угощать.
— Правда, Катя, отстарал он вас? <....>
— Правда, — скрозь зубы сказала.
Кате у Маши хочецца спросить. Ну, как заклятье Катя дала, она ни скаже никуда. А сё-так на уме думае: «Ни он нас отстарал». Катя догадалась, што и Машу этот отстарал.
Ну, Дуня, — та ничего не знае, она цыгана больше угощая. Штобы он ее спасил. А у цыгана душа холодная, он ничего не знае.
— Ну, цыган, подем мы с тобой вместе, пожалуйста, спаси мене.
Цыган говорить:
— Ну, Дуня, ня брошу, ня брошу вас!
А сам глядить, как бы уйтить: цыган-то знаить, што он ее ни спасить, а все-таки — цыганская природа, они все обманывать — в глаза-та он ей лястйть, а все норовить вперед ее пустить. Вядуть Дуню на ту же места. Убрали так же. А цыган в назир-ку (Следом); ее посадили на башню, он стал за куст, глядить, што будеть, и сабе думает: «Я тогда удяру, я далёко стою».
Приходя Михал Водыч туда.
— Здраствуй, красавица.
— Здорова, добрый молодец, зачем тебе бог занес? Я по неволи.
— А я по охоти.
— Я буду умирать — и ты не уйдешь.
— А почиму ты умрешь?
— А Змей прилетать — тебя съесть.
— Не, подавицца.
— Ня столькя народу поел — ни подавился, а мы теперь — пустяшная дела. Поел — ни поглядел.
— Нет, — Михал Водыч говорить, — теперь, может, глаза продерёть — увидить нас.
Но все-таки у ней сердце не спокойно, на душе скорбить. Змей несецца — земля трясецца, об двенадцати голов — ище ня видна, а слышна.
— Слезь-ка сюда, поищи мене (Поищи в голове), — Михал Водыч ее просить. А сам привязал двадцатипятипудовалый камень над собою. Слез он суды, лег он к ней на колени и сказал:
— В случае, я засну, — отрежь веревку, штоб упал камень. (Он богатырским сном ведь заснё).
Потом она искала, искала — он заснул. А тот лятить— от нево жарко. Она заплакала — капнула сляза и яму щеку сожгла. Побег он под мост.
А кода он пошел из двора, приказал он цыловальнику — ево ахота [охота] заперта за двенадцатью дверями — налил он им стакан вина и приказал смотреть на нево: как он закипить, тогда ево ахоту пустить.
Он сидел смотрел, смотрел и уснул. Он кипел, кипел, лопнул и — ему в шшоку. Тут он вскочил:
— Ах, говорить, я опоздал!
Они уж одиннадцать дверей прогрызли, осталась одна. А тут уж Михал Водыч сразилси с Змеем Горынычем драцца. Как махнул саблей, прямо шесть голов с няго слители, в другой махнул — другие шесть голов. Ни управилси Михал Водыч — Другие шесть выросли. До трех раз эти головы выросли. У нево стря- , ла переломилась — стал уж змей забирать ему руку, жевать. Иде ни была охота, наскочила на Змея и всево ево растирзала. Собрал он кости и поклал под камень.
Чугункин-цыган стоял за кустом и видел этыю драку. Так сильно испужалси, паки усралси. Ня только яму Дуню спасать — он парчешки ни надене. Дуня к Михал Водычу подбижала, обняла, поцаловала, с руке кольцо оддала, раненую руку, с себя платок сняла, связала.
Проводила она ево и пошла домой. Иде не был Чугункин-цыган, подскочил к ней:
— Ну, Дуня, говори, што я отстарал.
Той ни хоцца говорить, што он отстарал... Догадалась, што он так и других сястер «отстарал». А яму не говорить: «А то, — думаеть, — он и мене исхитить!» Допрашивае он её;
— Ну, што, Дуня, скажешь? Она скрозь зубы сказала:
— Ну, скажу.
А тут царь с царицей ждуть свою дочерю. Вот цыган весел и пьян, румян и кудряв:
— Ну, теперь, матушка, я буду жаницца! Царь от этово ни отпираецца:
— Выбирай, какую угодно, из трех.
Больше Дуня ему ндравицца, взять ее стараецца. Тут беседа собираецца, в кабак за водкой посылаецца. Михал Водыч когда пришел, не велел никому вина без ево [с]проса давать. Цыловальник спрашиваеть:
— Хто ты?
— Я царь.
— Михал Водыч, тут приехали за водкой.
— Не велено выдавать.
— Почему так? Нас царь прислал.
— Какой там царь, у нас свой царь! А Михал Водыч не велел давать, всех помелом велел гнать. Приезжаить тут ихний посланник:
— Што там?
— Водки ня дали.
— Почаму так?
— Да у них царь так [без спросу] ни давае.
— Как так царь? Я царь. Девки догадались.
— Поедем, батюшка, посмотрим, што там за царь. Приходить царь:
— Отворись! — он ево помялом. Рассердился царь:
— Ну, пустите посмотреть, какой он есть.
— Нет, ня велел пускать, — говорить.
Там уж стенку рубють, пропиливають. Пропилили стенку — кинулись девки: та угадала свою кольцо, та угадала перстень. Третья говорить:
— Вот, батюшка, моя кольцо и полотенца. «Ну што, — думаеть, — пробудить не пробудишь: заснул на двенадцать суток; а через двенадцать сулился встать!» Ну, ей ня терпится. Один из охвицеров и удумал:
— Давайте привезем орудие и духовую музыку! Приве[з]ли — как ударили в орудья, заиграли в музыки! Вдруг он тут — проснулся:
— Ах, — говорить, — я проспал!
Кинулись девки, обняли ево и круг яво плачуть; он растерялся, глядить и не знаить, што с ними говорить. Дуня перед ним стоить.
— Успокойся — говорить. Продрал глаза и говорить:
— Успокоился, успокоился, Дуня, я. Тут спросили цыгана:
— Ты отстрадал?
— Я.
— А видал, хто хотел их съйисть?
— Видал.
— Ну, пойдем.
Он привел из к этому каменю.
— Иде кости?
— Вот [о]ни.
Пердел, пердел цыган — не мог поднять. Михал Водыч поднял:
— Вот кости.
Схватил цыгана и положил туда, и пошли они от этыва ка-меня.
Стали они беседу справлять. Михал Водыч на Дуне жанилси и много ни мало он жил, время проводил. И штой-то грусть ево в[зя]ла.
— Ну, прощай, любимая жана, пойду я на охоту! Пошел он охотиться. Ходил по лесу. Напался на нево золотой заяц. Гонял за ним целай день и ево не поймал. Обночился он ночевать. Развел он огонёчик с своей охотою. Сидить [еду] разогрявая, вятчинку поядая — охота круг няво. Иде не была старая старушка.
— Здравствуй, молодой чилавек.
— Здорова.
— Пусти мене обогрецца!
— Иди.
— Я боюся.
— Не трони моя охота.
— На поясок, свяжи охоту.
Тот не поленилси, на ее охоту убедилси — связал свою охоту. Охота окаменела; она кинулася на нее и заела.
— А, сукин сын, кода попался! Ты изрезал моих сыновей — теперь я тебя заем.
Нарезала ево на куски и унесла в кусты.
Тот брат загрустил, Иван Водыч: почарнело ево ружье. «Эх, брата вживе нет!» Пошел себе охотиться. «Пойду брата искать, где он погиб». Охотился, охотился, зашел он в тот лес — бегаеть заяц золотой; он ево не поймал. Обночился ночевать. Разводить он огонёк, сидить, колбасу режеть, поядаеть и сам себе обогряваеть. Иде не была та старушка:
— Здравствуй, молодой чиловек.
— Здорово.
— Пусти меня обогрецца!
— Иди.
— Я боюся.
— Моя охота не троне.
Кинула она поясок — он в жар кинул, и сделался ей поясок этот жаль. Кинулась она на няво — поймал зверь ее. Зачали ее грызть.
— О, добрый чиловек, пусти мене-к...
— А, шкура, ты моево брата захитила, хочешь и мене!
— Я скажу, иде он есть.
— Ну, скажи и покажи!
Довяла она ево до брата — тут он ее захитил. Сложил он свово брата — лятить сорока. Иде не был сокол — поймал сороку. Сорока говорить:
— Пусти мене, я тебе живых капель принесу.
Пустил он ее. Принясла она живых капель — взбрызнул охоту. Охота поднялась, заревела по своему хозяину и стала лизать ево резаново, слизала охота ево рубчики. Сидять круг ево голубчики: оны загуртовали об хозяину, загоревали. Сбрызнул ево живым каплям, брата.
— Э, брат, я проспал. Да, проспал я, проспал!
— Ну, подем.
Идуть дорогою — разговаривають.
— Брат, я жанилси.
Они на [о]дну лицо, похожи. Кода он охотилси, мимо проходил — у них в гостях был, она обрадывалась — Михал Водыч. Михал Водыч; лицом похожий, охота такая же — за мужа спать укладае. Он заплакал, к стенке отвернулся, ничего он ей ни сказал, поднялся молчаком и пошел. Кода они шли с братом — и разговаривають.
— Я жанился.
— А я с твоей жаной спал!
Вдруг рассердился Михал Водыч и голову с нево снял. Пришел он домой к своей жане молодой. Обрадывался он своей жане молодой, обнимаеть её.
— Што ты вчера обидел меня, а сегодня стал ласкаться? Вчера обидел меня!
Понял он, и загоревал, и пошел он на то место, исцелил он своево брата.
Были оба мертвые и оба исцелились, на родной сястре жанились. Живуть, поживають, добра наживають.
Басенки конец.
Объявления
