Девичьи вечерушки

Как в старину-то бывала, собирались девки на сиделки; вот они и заспорили. Послали одну за дровами.

— Ох, — говырить, — я боюся!

А ещо — девушка смелая:

— Я никуды не боюсь!

— Ну, Машка, ни боисси, так сходи с могилы крест приняси.

— Што так мене пытаете? Я ведь не трус — с лешим ведьмы ни боюсь. Ну та што ж, я пойду, с могилы хрест принясу.

Туды-то прошла — ничево ни видала — мимо церкви, а от-тэда идёть — стоить лошадь, на лошади мешок, перякинут на ней поперек, с деньгами. А эта там были в церкви разбойники: караульщика убили, церкву обобрали — а [девушка], как была смела, взяла лошадь повяла; приводя она к подругам и стала хвалицца: «Вот, хто ни боицца, тому счастье валицца!»

Какие деньги подялили, пропили, а остальные она сабе на справку. Те вышли воры из серкви, хвать-мать — лошади нет.

Ну да што, не в гости приехали, спрашивать-то! А надо до света удаляцца. Пришли [о] ни домой, двинаццать молодцов — старик их ругал:

— Вот, дураки, зеваки, двинаццать вас было — одну лошадь и то упустили, и добычи с вами ничево!

— Ну, уж все селы пройдем, а свою лошадь найдем. Какой пошел торговать, шибайничать, какой побирацца — а им этово ничаво ни нужно, лишь бы выглядывать, лошадь найтить.

Вот одноважды пришел побирушичкя и сидить покуриваеть.

Как раз в этот раз и лошадь заржала. И он осмотрел её — и деушка сидить тут.

— Ишь, какая добрая лошадка: как есь захочить, так у хазяина просить; да идей-та вы такую добыли, или своя лошадь ожеребила?

Да ведь старый народ глупые — и распустил с ним балы.

— Эт моя была дочь на вичарушках, дак послали ее за дровами, она и сказала; я ни боюсь и за крястом схожу. И кык раз она за крестом пошла и этыю находку нашла. И так ей послал бог счастья.

Этот сидить.

— Ничево, молодчина, как же эта ты ни побоялася?

— А чиво бояцца в деревни?

— А ну, как напалси какой: люди все спять, как взяла лошадь за повод, а он бы тебя пристукнул?

— Ну, да помилуй бог, у нас этово [не] случалась никогда!

— А то так на этот грех и случицца, — разбойник отвечаить.

— Ну дак, знать, мне смерть ни наречена. Он на уме думае: «Погоди, я табе наряку».

Приходя домой и <...> сказывая:

— А я ведь лошадь нашел.

— А как бы ее эта взять?

— Да эта можно. У них девка есь невеста. Давайтя Ваньку нарядим да посватаемся; не будут они только глупые, не просватають ли они за Ваньку Машку?

Старуха спрашиваеть:

— Да почем же ты знаешь, как ее звать-то?

— Да ведь я не за тем ходил, я все расспросил.

— Ну, убирайси, да поедим. Они убрались, разнарядились. Как он умылся да разнарядился, так свататься приехал — не узнали. Вот ие сосватались они. Очень ради, што сосватались. Потом делать надо сговор. Там эта набрали своих напиток, наедок, гостинцав. Она собрала девишницав. Угощають, орехами одаряють. Ну, как обед-то отдал,

они проводють время до ночи. Довели до ночи:

— Ну, так собирайтесь, поедим!

Собрались, поехали. Они задумали ее захитать, подошли там под мосток — она: «Подожди, Ванька, я справлюсь».

Ждать, пождать — ей нет.

Она куст за куст — и села. Осенняя ночь темна, так они шарили, шарили и не нашли.

Вот один говорить из них:

— Эх, Ванька, дурак: упустил из рук! На што тебе ей пускать? Предать бы табе ей смерти, штоб её схватили черти! Она бы тогда была удала, как лошадей бяруть.

— Ну, ды ладно — я ешо приду проведать, я ее уведу.

Она за кустом сидить и все слышит.

Они та пошли разговаривать — она-то за ними вслед. Подошли они в лес к кусту, подняли этот куст (там у них убежище), один по [о]дном — и туда вобралися. Припала она ухом к ляду и слухает: они там пьють, гуляють и разговаривають: «Нам нужно была узнать, а мы ее захитим!»

Старик говорить:

— Буде вам время проводить, ложитесь спать: на утре рано вставать, опять на охоту бижать.

Они поснули, она подняла лядву и сабе — туда. Прошла в заднюю комнату, осторожно, никово не зацепила. Они все ляжать спять на полу. Она в комнаты вошла — там у них и руки отрезаны с перстенями, и головы убратыи навалены. Она взяла с перстенями и с браслетой руку по кисть и пошла оттэда. Пошла она оттэда, одному зацапила за ногу — он слышить, молчить, поджал ноги. Другому толкнула в плечу — он тоже ляжить, ни-чаво ни говорить. Последнему наступила на пузу. Тот и говорить:

— Ванька, хтой-то?

— Молчи, дурак! Я давечь слышу: эт ниповинная душа ходить.

Тут биз разговору и заснули.

Убираецца жаних опять в гости сюда. «Давай же мы поскорей свадьбу делать, как у нас мужики одни, а бабы нету: стряпать некому, а займак большой!»

— Ну дак што ж, и поскорей — мене разговору нету, — нявеста говорить.

Он ей гостинцов, разных напиток принес; сидел, сидел до вечера.

— Ну, пойди, Машка, проводи.

Она хитра была; когда сидели разговаривали: «Ой, ой, ой, живот заболел!» — в это время она захворала, ни пошла провожать.

Вот она назначила, какой день срок свадьбы. Вот она была ня промах девка, собрала к этому войска: выслали полк солдат. Они приехали, убралась она к венцу. Яво посадили за стол, а её благословляють. Вдруг охватила двор полицыя, жаних глядить и говорить:

— Што такое — народ? Нявеста ему отвичаеть:

— У нас на свадьбе всегд[а] так-то.

— Да нет, это какая-то войска!

— Да к нам незачем, мы никакой бяды ни делали. Нет ли заметки за вами?

Вот и подъехали с звонами. Жаних сидить за столом и говорить:

— Да я, похоже, никому [не] виноват. А невеста:

— Как ты ручаисси за себе? Может, и виноват! Над кем беда случаецца, ни с чего причина возмется.

— Да не может быть. Она отвечаеть ему:

— Да так может быть!

А рука у ней в кармане. Она та сказала — схватила руку на стол, показала. А сама вдруг — в дверь. Он пустил кинжалом, не попал в нее — да в дверь.

Вдруг мелиция охватила и всех их перловила. Вдруг их повешали на бублишном (Публичном, в значении лобного) месте. И с тых пор ни воров, ни разбойников нет.

Так девушка упокоила всех. Я сама видела ее, разговаривала с ей.

Будь сам смел, а остерегайся!

 

 


...назад              далее...