Кирик

Кирик был бедный чиловек. Ни имел за душой копейки. Вот у няво жина померла. Приходить он к попу:

— Батюшка, жана померла.

— Ну дык што ж?

— Да надо похоронить.

— А дяньги есть? — спрашиваеть поп Кирика.

— Нету, батюшка, ни копейки.

— Ну тоды я ня буду хоронить.

Ну што делать? Тут принялси мужик за работу, давай могилу рыть ночью. Рыл, рыл, вычащать стал последний слой. Попался яму котялок с золотом. Принес он домой, поглядел — котялок с золотом.

— Эх, — говорить, — слава тебе господи, вот кода я жану-то помяну, как следае!

Потом пошел в лавки, забрал муки, забрал мяса, забрал водки. Собрал копачей, несеть яе, певчих [надо]; вот и пришел:

— Батюшка!

— Што?

— Хоронить мне старуху.

— А денег дабыл?

—Да.

— Ну, так сычас и выносить.

— Ну, батюшка, скажите там отцу дьякону, собяритя певчих. Вот батюшка сказал там дьячкю, дьякону. Они певчих там собрали. Батюшки мои, какой распев, вынос — Кирикову жину хоронить! И кажный день стал ходить к обедне. Ходить, просвиру бяреть и поминаить.

Поп пришел с жиной и говорить:

— Иде ж он взял денег? А матушка и говорить:

— Ты ему скажи походить поговеть — вот тут у нево на исповеди и спросишь. Батюшка и говорить:

— Кирик, табе нужна походить поговеть! А ведь знаешь, старые люди ради старацца этому. Он походил, поговел. Он у няво на исповеди давай спрашивать:

— Кирик, покайси, иде деньги взял: у тебя за душой ни копейки не было!

— Ну, батюшка, бог дал.

— А как тебе бог дал?

— А так: я пошел могилу рыть и котялок вырыл.

Тот приходить и говорить попадье эти слова. Ну, жина говорить:

— Ты знаишь, как иво взять-то. Так не удастся: догадаицца, што отбиваем. Мы быка зарезали трехгодовалого, и роги те не отбили. Ты надень этую кожу и пойдешь к нему, и под оклик скажешь:

— Кирик, Кирик, оддай мои деньги!

Вот он надел этыю кожу и пошел; как раз двенадцатая час.

— Кирик, Кирик, оддай мои деньги! Тот сел богу молицца. Молицца богу, а тот все кричить. Кочата закричали — тот и ушел, поп-то. Жана сустаревае яво:

— Ну што?

— Ни даеть.

Другой день подходя — он опять так же:

— Кирик, Кирик, оддай мои деньги! Он опять богу молицца. Жана опять:

— Што там?

— Да нет, богу молицца.

На третий день опять вдеть поп туда. Заплакал тот:

— Стала быть, господь на мене обидилси: дал, да опять бяреть.

Взял и оддал в окошку. Жина спрашиваеть:

— Несешь?

— Нясу.

Подхватила она обоими руками, пособляить. Приходють они в избу с этим котялком, становють ево на стол: у них обоих руки приросли к котялку. Так-сяк — они все не отлипають. Што делать? И стоять они обои около котялка. Достояли до света — по-сылають работника к Кирику.

— Кирик, батюшка вас зовёть.

— Што там? Я им деньги заплатил.

— Да нет, батюшка зовёть на пару слов.

Тот Кирик пошел туды. Приходить — батюшка стоить в кожи и держить котялок, и матушка тут же. Матушка испугалася, горохом усралася. Што делать?

— Прости мене, Кирик!

— Бог тебе прощае, и я.

Бросили котялок. Стануть кожу снимать, а кожа не снимаецца с няво. Каку меру не принимають, а надо ведь кожу снимать. Зачнуть кожу кверху подымать — он шумить:

— Бока горять!

Вот ево стануть водить — он шумить:

— Голова болить!

А рога-то! День празднишнай — обедня ня служицца. Приходить — батюшка болея. Тот идеть, другой вдеть прощаться. Никаво ни допускають прощацца.

Што тут делать? Там мужики:

— Нет, подем простимси.

Пришли — он в коже сидить. Ну што делать? Тут стали в суд подавать и людям объявлять: «Такой, такой батюшка сидить у нас в коже!»

Вот ево осудили на пятнадцать лет: одному ходить, а другому водить. И подгонять ево кнутами. Вот ево пятнадцать лет водили, чириз пятнадцать лет с няво этыю кожу скинули.

 

 


...назад              далее...