Русская старина

Иван Попович и прекрасная девица

Записана в 1884-м году от старушки Тараевой в с. Кондопоге Петрозаводского уезда Олонецкой губернии.

Жил-был свещенник (как у нас в Кондопоги всё ровно). Была у него жона, и было у ней три дочери, был у них згляд ясного сокола, бров у них была чорного соболя, лицинько было белое и щоцьки у них алыи, оченно были девици бравыи. Был у него единый сын Иван Поповиць (изотчины у него не было). Жили они побыли, маменька у них и померла. Вылили ёны патрет чугунный, снесли к Божьей Матери, в церьквы поставили. Потом стал у них татинька нездоров (тому помереть надо); стал ён сыну своему наказывать о дитях своих: как болшой доцери придёт перьвый сват, за того и выдать доцьку, и другой доцери так же, как придёт перьвый сват, так и дать ю такождо, и так же и третьей дочери, как перьвый жених посватает, за того и выдать нужно. «И, сын мой любезный, Иван Поповиць, не одержать слова моего: как придут женихи, так за перьвых женихов отдать их». Тут жили-побыли, татинька и помер. Слили патрет на татиньку такой же чугунный и так же к Богородици в церков к собору поставили (к жены так и поставили патрет, патрет о патрет).

Тут ёны стали жить с братом, три сестры и брат. И брат всё медленно книгу читаэт. «Есь не в каком царьсвии (царьсва не знаю назвать), есь у царя доцька прекрасная дивиця, хто на ю посмотрит, тот с ума рехнётця (хто на ю посмотрит)». Потом стало сестрёнкам скучно, что брат не говорит с нима, подходит болшаа сестра. «Милый братець, Иван Поповиць, пойдём на могилу, к Божьему храму к родителям своим» (попахать вишь хотят родителей своих). Ён огвёрнулся (оделся) скоро и пошол. «Пойдемтя, сестрици родимыи, со мной». Ну и пошли ёны на могилу. Стали ёны над родительма плакать и рыдать сильнё, ну потом вдруг наставаэ туча тёмнаа, грознаа, пошол гром великый, молвия. Скрычал брат сестрыць: «Бежите, сестрици родимыи, домой, бежите скуреа домой». Оны домой на крылечько смахнули, вдруг молвия ударила в крыльцо, пал лёв-зверь с нёба; девици ушли в ызбу, в покой свой; лёв-зверь бежит вслед ею; приходит к Ивану Поповицю. «Иван Поповиць, давай сестру за меня замуж» (за зверя). Иван Поповиць росплачетця горько. «Ниужели моя сестра до того достойна, что за зверя замуж думать» (а у родителя так бласловлёно, что за перьвого свата дать). Сестра закричала, смолиласи брату своему. «Братець мой, красота у меня ведь непомернаа, белота в лици снигу белого, красота в лици соньця красного, бров у меня чорного соболя, очьи у меня ясного сокола, не дай, братець, за зверя меня» (просит брата вишь). Крыкнул зверь Ивану Поповицю: «Дашь сестру и не дашь, возьму. По родительскому беру я благос ловленью». Только промолвил зверь это слово, хватил ю за ворот, кинул сиби на плёци, да и попёр, и унёс. Дви сестры и брат плачут бойко, и плакали ёны не мало времени, году два (тосковали по ней), и нету от ней слыху никакого; подошла сестра к брату. «Ой же, братець Иван Поповиць (а он всё книгу читаэ), покинь свою книгу с белых рук, пойдём с нама на могилушку сказать родителям про сестру свою». Братець опять огвёрнулся скоро и пошол с нима. Приходят ёны на могилушку, росплакались, про свою сестричю поросказали всё (зверь унёс сестру нашу), однако матушка спромолвила слово им с сырой земли единоэ: «Бежите, милые дити, пручь отсюдова; тую сестру лев унёс, а тебя медведь унесёт». Ёны скоро крыкнули братця. «Побежим домой, братець, беда идёт, туча темнаа вставаэт». Ёны домой побежали, гром загремел грозно, молвия заходила по земли, потом прибегали ёны домой, не поспели двирей запереть, вдруг пал зверь с нёба во ступени к ним, и валитця зверь след той девици, в тот же покой Марьи Поповны. Проговорил зверь своим словом: «Марья Поповна, пожалуйтя со мной в обручество». А брат сидит, книгу читаэт; пала Марья Поповна к брату на ворот, Ивану Поповицю. «Братець мой, не остав и не покинь меня, збереги меня от лютого зверя». Брат говорит: «Сестра моя милаа, у родителей ты бласловленаа». Подходит зверь к Ивану Поповицю. «Не держи сестры, а давай мни в обручество, дашь — возьму, и не дашь — возьму, след с собой унесу». Хватил сестру за ворот, кинул себи на плёци и понёс ю. Потом ёны росплакались, брат да сестра, оставаютця двоима и что ёны живут, не могут места прибрать себи (так жалко звери сестрёнок унесли). Тут ёны прожили года три поели сестры, а Иван Поповиць всё книгу читаэт, всё до той царевны домогаэтця, что ему тая царевна предлагаэть замуж взять. Росплакалась сестра его, усердно просит брата своего: «Пойдем, братець, выльем два патрета сестёр моих и поставим к Божьему храму, где отець и мать мои». Братець скоренько свернулся и пошол и вылил ён два патрета. Снесли во Божий храм, поставили к отцю и к матери. Тут ёна у матушки да прослезиласи и ёна батюшку да проплакала. «Зачим же ты, батюшко, отдал дитей своих зверям йисть? Не бласлови меня, родитель, зверю йись лютому». Матушка в земли говорит ей: «Бежы, дочь, домой, гляди, чорный ворон налетит, хватит тебя за верьховищо и унесёт». Скрычала сестра брату своему: «Ой, братець Иван Поповиць, збереги меня!» Побегали ёны домой, прибегали домой, падала ёна на кроватку тисовую. Вдруг чорный ворон залетел в покой, пал ён к Ивану на ворот, к Ивану Поповицю. «Иван Поповиць, я пришол за сестрой твоей, жона моя, а сестра твоя». Тут потом хватил ю чорный ворон и понёс.

Оставаетця Иван Попов один в избы теперь и свалился на кроватку тисовую, взял ён в правую ручьку лист ёрбовый, бумажку, стал ён думать-годать, некуды письма писать. Однако жо взял книгу в руки, читал ён ни много ни мало три года в ряд и дочитал до того места, что ити ему надо не в какоэ царьсвие, взять эту дочьку замуж за себя. «Не дурак ли я буду, что я пойду. Несколько сватало ю кнезей и бояр и некого ей не дают, неужель она за меня пойдёт? Нет, однако, я пойду.» Взял подобулся и приоделся и приотправил-ся в путь. И не так скоро путь коротаетця, и приходит в такоэ место и стоит царьской двориць. Что за чудо за эдако, в эхтом мести и царьева не видано (не бывало, вишь, никогда, тут царьево сочинилось). Зглянул на двориць, вишь на болконе сестра его болшаа гуляэ. Выбегала сестра среди бела двора, стречаэт брата своего: «Откули тебя Бог принёс? Как же ты сюды зашол?» Сетра взяла его, приумыла его, приналадила, сестра стала спрашивать у него, и ён сестры говорит: «Пуспела бы ты спрашивать, перьво накормила бы, да напоила бы, да спать ты меня уложила бы, потом бы ты спрашивала у меня». В сейчас сестра собрала, накрыла ему на стол: «Садись, братець, хлеба кушать». Потом он наелся и на кроваточку на тисову повалился. Тут сестра спросила у него про сестрёнок: «Ты пошол, ты куды их оставил?» Брат отвечаэт: «Через два года медведь унёс сестру мою, а другую сестру чорный ворон утащил, остался нещастный я один, пошол я в царьево за прекрасной дивицей». Сестра говорит: «Не мог мой лёв-зверь утащить ей, так тиби не дойде взять». Потом брат отдохнул, стал снаряжаться от ней прочь пойти: сестра плаце, просит его погостить у себя: «Дожди зятя своёго». — «Я говорит, боюсь, лёв-зверь придёт, съес меня». — «Не бойся, милый мой братець, прозванье его так, а он не лёв-зверь, а царь на царьевии». — «Скоро ли он будя домой?» — брат спросит у сестры. «Будет он через полгода времени». Живёт брат, гостит у ней, и прошло времени полгода. Ён лежит, книжку читаат на кроватки. Бякнуло о ступени, испугался Иван Поповиць. «Ах, сестриця, беда пришла». Говорит сестра: «Не бойся, царь наехал домой.» Как приходит лёв-зверь в фатеру, спросил у жоны: «Хто у тебя такой?» — «Милый братець мой Иван Поповиць». — «Кормила ль ты его, поила ль ты разныма напиткама его?» Стал снаряжатця Иван Поповиць, надо уйти от них, с того прочь места. Лёв-зверь берегёт его, унимаэт, просит его ещо погостить, Ивана Поповиця: «Гости, милый друг, у меня». — «Нет, милый зять мой, не слободно мни гостить, наб ити не в како царьсво прибрать сиби прекрасную дивицю царевну, хто на ю посмотрит, тот с ума рехнетця». Говорит ему лёв-зверь: «Ах ты, милый брат мой, не мог я девицю унести, так тиби в глаза не увидать». Говорит Иван Поповиць: «Щасьё моё и бещасьё моё, всё-таки я пойду». Оделся ён и отправляэтця в путь. Говорит лёв-зверь жены своей: «Аи же ты, Олександра Поповна, подай брату своему кукшиньцик, пусь дорогой он тут ес и пьёт; ты спроси, Иван Поповиць, как йисть захочешь, переверни кукшиньцик на другу сторону, выскоцит тиби тридеветь молодцов, подают тиби питья, еды, кушанья». Взял лёв-зверь, выдернул с под правой руки шерсти у себя (с под правой пазухи) и подал Ивану Поповицю: «Береги шерсь эту, когда будешь при беды, так тогда возьми эту шерсть в руки и вспомни меня, я буду у тебя». И отправился Иван путём-дорогой. Стало Иванушки ити голодно и холодно, и ножки болят. Ну потом Иван взял этот кукшиньчик, перевернул с стороны на сторону, выскоцило тридеветь молодцов, поставили шатры шелковыи, полы слали (полы) серебрянны, красота в покоях неумерная, теплота невидимаа. Поставили столики дубовыи, налагали йиствушко сахарьнее, наливали питьице ему медвяное, садили Иванушка за дубовый стол. Иванушко, пожалуй, и тут жил бы, да надо пойти Иванушку, до царевны доходить: кинул шкатульку (кукшиньчик) на другу сторону, не стало у Иванушка шатра хорошего и не стало ни йиствушка, ни столиков дубовыих, ничого у него не стало. Подогнали ему тройку лошадей, садился Иван Поповиць и уехал. Приэжжает к такому месту, стоит сад болшой, стоит дворець царьской. Поглядит, на болхоне серёдня сестра его гуляэт. «Что за чудо, скае, эдако, я всих сестёр нашол». Однако сестра вышла, стретила брата своего и усердно она росплакалась: «Ах же, милый братець, гди же нещасная наша сестра одна?» — «Чорный ворон взял на торзанье» (подавить бытто взял). Взяла сестра к покою его, накормила его, напоила его и стала спрашивать про сродьево своё. И ён росказал про сестрицю свою: которая сестра за лёв-зверем, оченно ей жить хорошо. Стал Иванушка справлятця уйти. Просит сестра: «Живи, братець, погости, жди зятя своего, получишь щестье от него». Однако стал Иванушка гостить тут, гостил не мало, полтора года. Хлопнул лютый зверь на ступенях, спугался Иванушка в покоях». — «А, сестриця, уйти надо». — «Что ты, братець, муж мой пришол домой». — «Хто ж у тебя это?» — спросит муж жону. «Ах, милый мой, пришол брат мой». Зглянул ён на него глазом милыим, дал ён ему руку правую. «Милый брат, гости у меня, я тебя кормлю и пою и совсим держу у себя». (Зять унимаат, вишь, совсим живи тут). Иван Поповиць розвёрнул книжку и говорит: «Нельзя жить, надо пойти царевну найти». Говорит зять его царь жены своей: «Жена моя премилаа, дай ему шкатульку след, ты иди, Иванушка, переверни из колена на колено, тиби буде хлеб и кушанье тут». Тут взял медведь, выдернул шерсти с под правой щоки, подал Иванушку в руки: «Прими, Иван Поповиць, клади в корман и береги; ты, как будешь при беды, возьми шерсь в руки мою и вспомни меня, я буду у тебя». Тут Иванушка отправился путём дорогой, стало Иванушку голодно и холодно и ножки болят; взял шкатульку перевернул из колена на колено, выскоцило деветь молодцов. «Что, Иванушка, хочешь, тепла или добра?» — «Хочу добра и тепла, и еды, и кушанья». Всё ему представили, сделали шатры шолковыи, полы слали хрустальныи, столики ставили дубовыи, опять ён на кушанье попал. Наливали ему еды и питья, и кушанья. «Садись, Иван, хлеба кушать». Тут Иванушка наелся-напился, перевернул шкатульку из колена на колено. Стал дикой лес (збулся в лесу вишь быть). Смолитця Иванушка ко Господу: «Господи Боже мой, выведи меня на путь». Пошол Иванушка путём-дорожкой, показал Господь дорожку ему, приходит село, приходит в это село, стоит домик не малый и не великый. «Пойду в этот дом, всё летают чорныи вороны». Згля-нет, сидит сестра его у окошка. «Ати мни братець мой, а как ты зашол ко мни?» — «Шол, сестриця, я не путём и не дорогой, шол я тёмныим лесом». Росплачетця Иванушко судьбы своей и розсказываэт сестры своей: «Милаа ты моа сестриця родимаа, а есь ли у тя хлеба и соли и кушанья, можешь ли накормить нещасного брата своёво. Ежель ты меня не можешь накормить-напоить, нет, так я тебя накормлю-напою». Потом сестриця говорила ему: «Ай же, братець, есь у меня чого есть и пить». Угостила сестриця брата своего, налетел чорный ворон. «Милаа моа, хто у тебя?» — «Братець мой, Иван Поповиць». Подал ён свою лапочку ему: «Здравсвуй, милый брат мой Иван Поповиць». — «Прощай, чорный ворон, я сейчас пойду от тебя проць», — Иван Поповиць говорит ему. Скрычал ворон жены своей: «Дай брату салфетку ёму. Вырвал с под правого крыла перо ему, подал Ивану в правую руку, и пошол Иванушка, попростился. Несколько Иванушка путём идёт, приходит к быстрой рецьки, у речьки стоит амбарушка, у амбарушки поставлен крестик. В амбарушки поёт Соловей-розбойник. Скрычал ён громко, розбойник: «Ай же ты, Иван Поповиць, спуски с амбарушки соловья проць; ты меня спустишь, соловья, пручь, ты много получишь сиби добра, а не спустишь, так и не получишь добра». А спросит Иван Поповиць: «Хто ты такой?» — «Я вот какой: Соловей-розбойник, у прекрасной дивици служитель». А спрорецит Иван Поповиць: «Не могу спустить я тебя на волю теперь, я иду прикрасную дивицю сиби в обручесьво брать». Говорил ему Соловей-розбойник: «Хоть получишь, да не сберегёшь. Спусти меня на волю, так твоя буде совсим». Задрожался Иван Поповиць: «Некак не могу спустить (боится, как бы не было чого, не смеэ). Я не здешного места, так не смею». Однако ён пошол от Соловья.

Приходит ён к царьскому дворьцю, ударил в звонок. «Милаа царевна, стречай меня, Ивана Попового сына». Прекраснаа царевна крыкнула своим служителям: «Возьте этого дурака, положите его в темницю». — «Экый я какой нещасный, Ванюшка, как мне сказали зятевья, что прикрасна дивиця буде не твоя». Ну однако стал Иванушко сидеть в темници. Суточки сидит, ничого не говорит. «Что я сижу, никого не вижу, темно; дай-ко я возьму кукшиньчик свой». Перевернул с руки на руку, выскоцило тридеветь молодцов. «Что тиби, Иванушко, надобно?» — «Надо покой чистый и светлый, свичи были бы неугасимыи, йиствушко было бы сахарьнее, пи-тьице медвянное». Оказалось три человека с ним сидячись, засажены под неволю. Садил ён всих за столики за дубовыи, за йиствушко садил за сахарьнее. Иван Поповиць тут ест и пьёт, кушаэт с нима; тут ёны розыгралися, тут ёны росплясалися (как напилиси), услышали сторожа, что за шум в темници: видно, драка там. Говорит прикрасна дивиця: «Только четыре целовека, неужель бой подняли болшой?» Приходит сторож, отворяэт двирь, оченно жалко оттудова выйти, такоэ там хорошо. Приходит сторож к царевны: «Ай же, прикрасна дивиця царевна, есть у нас засажен Иван Поповиць, у него есть там светлота и чистота, и свици неугасимыи, у него много пива на столи и вина, и йиствушко сахарьнее; вси ёны там найидались и напивались, тут ёны вси росплясались». И говорит прикрасна дивиця служителю своэму: «Поди купи у Ивана эту штуку у него, пусть продас мни» (кукшиньчик этот). Приходит сторож к нему и говорит: «Продай мни кукшиньчик, прикрасной дивици. Много ли тиби денег требуетця за то?» — «Я, — говорит, — ни жид, ни тотарин, и до денег я не жаден». — «А что же тиби надоть?» — «А мни нужно то, а увидать прикрасну дивицю в очи своэ, ю посадить на стул голую и меня голого, я и отдам кукшиньчик свой». Сичас донес просьбу прикрасной дивици эту. Вывели Иванушка на час целый к прекрасной дивици в комату ёйну. «И не что такое, — спроговорит прекраснаа дивиця, — догола скидавайся». И сама роздела рубашку прочь и посидели час целый. Отдал ён кукшиньчик из руки на руки и попростился. Свели его опять взад в темницю. Скучно Иванушку в темници быть, перекинул шкатульку с колена на колено. Стали терема высокии, стали горници светлыи, хлеба сколько угодно ешь, водки у него сколько можешь пей. Смолитця Иванушко старицькам в темници: «Старицьки почтеныи, вставайте, водку воспивайте». Вси ёны напились да росплесалис. Опёть сторожа вси сдивовались (сторожа сдивовались). «Что за чудеса строит Иванушко у себя, прекраснаа цяриця? Что за чудеса строит Иванушко: е чистота, е красота, е терема уставлены, хороши». — «Поди, сторож, купи у него шкатульку, ежели продас, давай злата ему, давай серебра ему; ежели ён денег не берёт, что велить, то сделаам». Приходит сторож: «Иванушко продай штучку-шкатульку. Бери злата сколько те надобно». — «Я не жид и не тотарин, и до денег не жаден, а жалаю прикрасну дивицю привесть в тимницю, посадить возли меня рядом на стул, выцеловать несколько раз». Пошол сторож: «Этакой подлець, какии ричи говорит: целовать прикрасную дивицю». Однако же донёс прикрасной дивици слова его. «Иди же, прекраснаа дивиця, в темницю к нему». — «А не что ён мни ка сделаэт (она говорит), хоть в тимницю ити — я посижу и с ним на стуле, а выманю шкатульку и поцелую несколько раз». И приходила ёна в тимницю со сторожом, а в тимници весьма хорошо и красиво, так ей прилюбилось в тимници сидеть хорошо, целовала ёна несколько раз его. Ён перевернул шкатульку из колена на колено, стало темно и грубо, скопила со стула прикраснаа дивиця, хватила сторожа рукам. «Неси шкатульку скурей в покой мой, а заперай дурака в тимницю». А потом Иванушко бласловясь в тимници не живёт, роскинул салфетку по тимници, стала палата гряновита, сколько е столов, столько е молодцов, всё пишут и марают, а прикрасну дивицю за Ивана доставают. Увидел сторож с окна, что у него чудеса эдаки идут, доносит ён прекрасной дивици: «Ай же ты прикрасная дивиця, это были чудеса не чудеса, а топерь новы чудеса: сколько столов, столько сидит молодцов и всё пишут и годают, как тебя за Ванюшка достать». — «Однако пойди, сторож, что ему надобно, то и дайм ему и оберём у него достатки, болше ему нецим буде шутки шутить». Иван ему говорит: «Поди сходи к прикрасной дивици, пущай ложитця на тисовую кровать спать, меня пускай повисят на арганы (на ремни) на верёх супротиво ей самой прикрасной дивици и на три часа выпустить этих стариков со мной прочь из темници, так я и солфетку подам». Прикрасна дивиця говорит: «Ни что такого не буде, а пущай ён на ремнях висит; висьте его на ремни покрепче». Иван Поповиць говорит своим темникам (который вмисти сидели в темници, так тыи и будут на ремни висить его и держать ремни): «Как я крыкну, что загорелись, так-то пониже спуститя, а как пожар, так и совсим спустите». А прикрасна-то дивиця не знала умысель его (что он делаат). Однако ёна послала сторожа вывести его с темници, привесть всих их тут. И стали висить Иванушка на арган свои старики темничнии. Прикрасна дивица крычит, что крепче тяните его, а он говорит, что крепко тянут, серце лопаат. Вздынули его на аргане высоко над прикрасную дивицю; ён голый и ёна без рубашки. Прикрасная дивиця на перине, и ён крыкнул: «Ребята, горят». Ёны ремни отпустили, и ён крыкнул: «О, робята, царьской дворець горит, о робята (старики), великый пожар». Ёны спугались, ремни с рук и спустили, самы на пожар ушли, а пожару и нет, а Иван Поповиць с милой прикрасной дивицей на кисовой кровати почиваэт. Ну тут юж ёны стали пер водить (пер перовать), замуж ёна походит за него, за Ивана Поповиця. Пришли в храм Божий, повеньцяли их.

Недолго Ванюшко жил, полтора года только. Стала проситься прикраснаа царевна в гульбу с ним. «Пойдём, Иванушка, гулять!» Приходили ёны к быстрой речьки, гди крест поставлен, гди стоит амбарушка, гди сидит Соловей-розбойник. Скрычал Соловей-розбойник: «Иван Поповиць, отопрешь ли мни, али нет». Он говорит: «Я не смию» (всё то Иван Поповиць упераетця, что не смиет). Милаа прекраснаа царевна говорит: «Я отопру». Иван Поповиць скаже, что худо будя, как отопрешь. «А я, — скаже, — отопру, не боюсь никого». Взяла ёна, отперла амбарушку, выходит Соловей-розбойник. Плеця у него аршинны, лоб у него четвертинный, голова как пивный котёл, росту его сметы нет. Крыкнул Соловей-розбойник своим голосом соловецкиим своим карабелыцикам. Скоренько карабли ему подогнали. А смотрит прекраснаа царевна на Соловей-розбойника, жалко спустить его. Соловей-розбойник подошол, хватил её за серёдку, клал на карабь, увёз в свою сторону. Оставаэтця Иванушка нещасный сын Попов: «Говорил мни Соловей-розбойник, спусти меня на волюшку, тогда получишь себи добра (впереди, когда шол соловей, ему выговаривал), а как не выпустил, так не полуцю добра, всё своё добро стерял».

Пошол Иванушка опеть путём дорогой, шатаэтця, приходит к старушки в избушку ноцью, попросился. Старушка нанимаат его пастухом: «Иди ко мни в пастухи нетёлок пасти; есть у меня пять нетёлок и быцёк». Выстал Иванушка по утру, сделал со старушкой ряду: «Ежели пригоню к ноци, так десять рублей», а не пригонит, так рублей дватьсять с него. И ён выгнал на тёмный лес скотину, а ёны убежали проклятый во дикую корбу, чтобы не найти мни нещасному пастуху, и ён проходил день до вечера, ни одной нетёлоцки в глаза не видал, взял с кормана, вынял шерсь, что лев зверь дал ему, клал ён из руки на руки, спомнил ён лёв-зверя: как лёв-зверь был бы, так скотинку пригнал бы. Лёв-зверь бежит да и скотинку гонит к нему. Срадовался Ванюшко Попов сын. «Полно тебе, Ванюшко, горевать, пойдём в моэ царьсво воёвать». — «А поди, миленькой, ты домой, а я погоню скотинку к старушки домой». Пригнал домой скотинку. «Принимай, бабушка, нетёлки, а денюшки подай». Ён денюшки от ней полуцил, а старушка стала пасти звать на другой день. «Поди, я денег дам много тиби, дам рублей тритцять на этот день, а если не пригонишь, от тебя сорок» (ряду делаэт). Тут начала она нетёлок бить ломать, чтобы ёны пастуху в руки не шли, чтобы шли далше. Угнал пастух на долину, чтобы здись сохранить свою скотину. Ёны ушли во болотища топущии, гди добры люди не ходя; однако пастух головой пошатал, сам не знаэт, как найти скотину. Выдумал он сам про себя; есть у меня медьвежьей шерси клочок в кормани. Вынял ён шерсь из корману и взял из руки на руку перекладывать. «Сказал мни медведь, что шерсь мою в руцьки возьми, да меня вспомяни, да и я буду у тебя». Ну медведь бежит, нетёлок к нему гонит. Тут сказал медведь: «Полно, пастух, тиби горевать, пойдём в наше царьсво воевать». — «Мни нельзя, — говорит, — ити, надо коров к старухи согнать, а надо деньги получить». Ну пригнал ён коровушок к старушки домой. «Давай, старуха, деньги мои, зажилыи мои, коровушки дома твои». Старушка деньги отдавала, вперёд его нанимала на третей день. Еще денег дороже ему давала, ёна ему давала пятьдесят рублей, а от него шестьдесеть (она всё выше сиби берёт, а ниже ему даёт). И, Господи, стала дочерей (этых нетёлок, это её дочери) бить и говорит: «Так бежите в синёэ море, и ён как выгонит вас на луг, так вы падите в синё море». И ён пастух выстал по утру и согнал скотину на долину; тут нетёлки розбежались, пали в синёэ море. Стал пастух думать-гадать, как их с воды достать. Пришол на берёг на морской, лежит щука во весь берёг; смолитця щука пастуху: «Ах, милый Иван Поповиць, спусти меня в воду, так я сгоню твоих нетелей проць». — «Погоди, щука, я доставлю и тебя в воду». Хватил шерси в пясь к себе (взял из кормана шерсь лёв-зверя и медведя) и взял перо чорного ворона. «Вы говорили мни, что я как буду у беды, так вы будете у меня, так выруците от беды меня». Чорный ворон налетаэ в море, падаэ, этих нетелей доставал. Лёв-зверь набегаэ, и медведь скаце к пастуху в помоць. Росплачетця Иван: «Ах же, милы зятева мои, не оставьте горевать меня, спуските эту щуку в синёё море» (щуку пёхнуть надо в синёё море, затым что нетелей оттуда выгонит). Лёв зверь кинул лапу на щуку, а медведь и дви (у лева, видно, силы болеэ), спёхнули щуку в море; в мори щука стрепехталась, а нетели с моря в гору побежали, а пастуху то и надо: ворон хватил быка за верьховища, так и тащит с воды. Говорит ворон: «Гони, Иван, скотину домой, не бери больше себи пасти». Пригнал пастух скотину к старушки. «Давай, старушка, мни-ка денюшки». А у этого у быка глаза повыклеваны, а у девушок косы повырваны. Сдогодаласи старушка: «Не надо бы этакого вора-пастуха, извёл ён скотинку мою; у быка глаза повыкопаны, у дочюшок косы повырваныи». «Не говори, не говори, старуха, денюшки подай, вот что». Иван Поповиць говорить буде: «Я тебе нещасную сделаю, если денег не подашь, звери тебя росторзают, ворон глаза выкопаэт». — «Ах, ах, погоди, молодчик, я денег сподоблю». Сходила в амбарушку, отчитала ему денюшки. «Поди, Ванюшка, дурак поповскый сын, болше ко мни вецьно не ходи». Лёв-зверь берегёт и медведь и чорный ворон, берегут его вси тройкой. Вышол Ванюшко от старушки с избушки, спомнил лютых зверей своих: «Гди мои милый звери?» И звери стоят у его колен. Лёв-зверь хватил Иванушка за плецька, посадил сиби на спинку и увёз в своё царьсво его.

...назад              далее...