Иван Медведев

Записана от Лукерьи Филимоновны Марковой 21-22 лет в Тавой-горе Петрозаводского уезда.

Досюль шол поп батько в церьков, служил ён до полуобедни и пришол ему такой лист, что «батько, будешь ты в один час бедный и богат». И ён взял этот лист, розорвал и на огни сожог. Потом батько этот обедню дослужил, весь народ с церкви вышол, никто ничого не видал, а батько вышел, увидал оленя над воротмы золотого, и ён давай этого оленя йимать. Олень от него дале, и ён в след. Этот олень его манил оченно далёко. Прибежали ёны к речки. Этот олень через речку скачил и спать свалился, а этот батько переходить — да и перешол кой-как через речку. Олень этот и потерялся в речки от него, ушол, и ён сел на кусток, давай плакать, и пришол к нему медведь, и ён с эстой медведицей жил в пагмы (жил с ей), и сподобил этой медведице батько брюхо, и родила эта мидведиця сына. Этот батько сам его крестил, дал ему имя Иван Медведев. И ён, этот Иван Медведев, стал в одну неделю оченно болшой и силен и этому батюшке говорит: «Что же ты, батюшко, хорош, а матушка у нас мохната?» А батько ему говорит: «Я сам есть из деревни, батько, а мать твоя мидведиця». — «А что, батько, мы, ска, от ней побежим домой». Ёны побежали. Как побежали, сколько там бежали, она и набежала в слид и их назад и воротила, и опеть на другой день она ушла (с пагма). Оны опеть побежали. Как она набежала в слид, так сын говорит, Иван Медведев: «Где хочешь ити назад, ступай, а то сечас смерть придам». Она от них никак не отходит, всё с нима буритця. Этот Иван Медведев взял ю за лапы, тряхнул; она на мелки церепья розлетелась. Видит батько тут: с этого сына беда, в три недели сила какая у него сшибла. И пришли ёны домой, и попадьи говорит: «Вот я тиби сын привёл». И легли оны с попадьей спать, попадья и скажет: «Что ты, три года ко мне не косал-ся, а топёря косаться стал?» Он говорит: «Что ты, попадья, я три года вовсе и дома не бывал». Поутру встали, да он попадье и говорит: «Ну попадья, что мы будем с сыном делать? Ён нас, ска, убьёт. Пошлём мы его за лошадью, гди мидведях много, оны его съедят». И ён шол туды в лес, зашол к мидведям, где их боле стадо, который больше всих, того и выбрал и сил на него и пригнал домой, к ступеням поставил. «Ну, батько, ска, куды мни коня класть?» Ёны в окно зглянули. «Ох, беда, мидведя домой пригнал! Пускай, скаже, тут стоит у ступеней; поди сходи к мельници, в мельници сидит дьякон и возьми его домой». И ён пришол, этот Иван Медведев, в мельницю, сидит водяник на русла; пыймал его за волосы и притянул домой (и тут смирти нету). Поп говорит: «Ох, беда, попадья, водяника домой привёл, и там смирти нет, топерь беда; куды девать? Ну, попадья, пошлём его туды, гди сила большая, я напишу записку, чтоб его там убили». Этот батько взял написал записку и отправил их туды: «Подите, получитя деньги». Оны сели на мидведя, поехали с водяником и приехали туды. Этот Иван Медведев посылаат туды водяника прежде с этой запиской, и ёны как взяли у него записку, и видят: убить-то таких-то, и оны давай с ним бороться, его убивать; он не поддаетця. Ён, этот водяник, их по двое, по трое под руку кладёт. Потом пришол сам самый главный, сильний. Водяник кликнул Ивана Медведева на выруку, сбороться с нима не може болше, так Иван Медведев на выруку пришол. Иван Медведев пришол, так мало их и всих стало. Ён их всих перекокал (переубил). Один главный у них остался и стал молиться у них: «Оставьтя, а возьте вот капиталу, сколько вам надо». И ён им надал, что нисвидимо. Ёны сели опеть на мидведя и поехали домой. Приехали опеть к ступеням; батько в окно зглянул. «Ох, беда, попадья! Опеть домой прийихали». Потом видит этот Иван Медведев, что ёны очень спугались его; потом этот Иван Медведев говорит: «Батько, спусти меня в роботники». А этот капитал он весь попу батьку отдал, что ему там дали, и ён пошол в роботники, а этого дьяка опять в мельницю назад на русла и стащил. И этот Иван Медведев шол, шол, шол, приходит ён к ламбы (к озеру); в этом озере удит водяник в лодки бревно удовищем, а бела лошадь уткой (на что рыбу приманивают), и ён говорит: «Бог помоць, товарыш, ох ты какой, товарыш, сильный». А он ему говорит: «Ох, я не сильний, скаже, я сильний не сильний; есть, ска, Иван Медведев сильний». — «А я то, скаже, есь» (Иван Медведев ему говорит). — «Ну, возьми же, меня, скаже, в других». И ёны двое пошли. Шли далёко ль близко, пришли к горы высокой, стоит мужик (и эту гору из руки на руки перекатыва: «Бог помоць, товарыш. Ох, ты какой сильний». Он скаже: «Я сильний, не сильний, вот есть как Иван Медведев сильний, так вот сильний». А Иван Медведев говорит: «Я то и есть», — скаже. «Ну, возьми же меня в третьих». Их стало уж и трое, ну и пошли опеть вперёд. Шли далёко ли близко, опеть пришли: стоит мужик, делаа огороду от земли и до нёба из брёвен. Оны говорят ему: «Бог помоць, мужицёк, ох ты какой, ска, сильний». — «Нет, ска, я сильний не сильний; есть, ска,; Иван Медведев, так сильний». Иван Мидведев ему на место отвечав, что «Я то и есь». — «Ну возьми же меня вслед». Их уж стало четверо. Пришли оны в чисто поле, убили оны четырех быков четырелетних. Иван Мидведев говорит: «Ну, робята, будемте дом строить». И оставили одного перьвого водяника быка варить, а самы пошли бревен рубить. Он варил, варил, выстала бабка с-под земли, его взяла, клала под колено и сама щи выхлебала, и потом щи выхлебала и сама ушла. Тут мужик видит: «Эка беда!» Пришли к нему обедать, Щи у него худыи. «Что же у тебя, ска, щи худыи?» — «А я, ска, лес сподоблял, а вороны всё мясо выносили». Потом оставили другого (который гору перекатывал). И ён опеть варил, варил быка, и эта старуха выстала, его под колено, и сама щи выхлебала. Опеть пришли к нему обедать: «Что же у тебя, опеть, скаже, щи худыи?» — «А лес сподоблял, скае, а сороки да вороны мясо выносили». Третий остался опеть, третёго быка варить; опеть старуха выстала да и опеть его под колено, и щи и выхлебала. Опеть пришли к нему обедать, щи опеть худыи. «Ну что же у вас, ска, щи худыи? Которого не оставь, щи у всих у вас худыи». Иван Мидведев говорит: «Да-ка, я, ска, теперь останусь четвёртого быка варить». Он варил, варил, она с под земли и выстала и его хочет поймать. Иван Мидведев ей говорит: «Ах ты, старый чорт! Ты у нас вси щи выхлебала». И давай и ён с ней бороться. Иван Мидведев ю изборол: «Хошь знать — я сечас ти смерть придам». — «Пожалуста, скае, спусти на этот раз, я лучше за тебя дочку отдам». Пришли к нему обедать, ён спустил эту стару бабку, ёна опеть на старо место ушла. Пришли к ему убедать, так у него щи хороша. «Ох вы, скаже, мозгляки, еще вы считаетесь сильни и удалы, и этой вы старухи сбороть не могли». Взял канат долгой и предолгой. «Ну, робята, спуститя меня в землю сюды». И ёны взяли его туды и спустили, и ён приходил к этой бабкы туды. В эфтом доми девиця молодцю принравилась. Ён пришол и этой бабки ниту, одна девиця сидит. Эта девиця в молодця очень влюбилась и говорит этому молодцю: «Мать, как придёт, будет вином потчивать тебя, ты с левой руки бутылки не бери, а с правой бери, с правой руки водка сильнеа». Несколько-то времени там промешкали, она и пришла, взяла вино и начала его потчивать, зятюшка (свадьба всё впереди, мать вишь ходила по роду, сберать на свадьбу). С правой руки ему вина не даваэ, а с левой, а ён с левой не берёт. «Ницьи смысла, горогушина» (эта дочька, вишь, сказала). Ну ёна принуждена уж с правой руки ему вина дать. Ёны взяли и выпили, одна выпила с левой руки, другой с правой. И ён так был силен, а тут ещё гораже стал сильней. Тёща и говорит: «Теперь, зять, давай боротьця со мной, потом дочку дам за тебя» (свадьбу будем играть). Ёны как стали бороться, ёна и рук с ним поправить не може. Потом ёны начали свадьбу играть, свадьбу оны сыграли, потом спреже взяли, здынули по этому канату живот (этот невестин) — приданно, потом за канат туды невесту туды потянули (на землю туды в верёх с-под земли). Потом ю, как туды здынули, молодци тройкой видят, что она очень хороша. Потом и его потянули, до половины тянули, потом канат отрубили, туды назад. И ён полетел, повидай и куда. Потом ён пошол — не видать света белого: всё ровно как тёмная ночь, в такоэ место улетел, что как тёмнаа ночь. Ён ходил, ходил, ходил несколько-то годов и всё свету не видел. Потом показалась ему одна звездоцька, и ён по этой звездоцьки шол, шол; пришла ему избушка. «Избушка, избушка, — говорит, — повернись туды дворьцём, сюды крыльцём; мни не век вековать, одна ночька ночовать». Пришол — избушка повернулась, ён и зашол в эфту избушку. Лежит баба — ноги на лавки, голова на пороги, а титьки на ошошки (что в пень вкладывают, ошош — гди варят, которая плита, так тоэ место). «Фу, фу, фу, фу, слыхом не слыхала, видом не видала, руський дух в избу зашол». — «Ничого, ничого, бабушка, не успела бы выспрашивать, не успела бы выведывать, баенку истопила бы, покормила бы и спать положила бы, то что бы и выспрашивала». Она сичас байну стопила, в байну сводила и покормила, и напоила, и спать повалила. И начала выспрашивать. «Ну, откуда ты, молодець, из каких мест здись находишься?» — «Вот, бабушка, так и так; вот у такой-то я старушки дочку за себя взбрал, потом ю туды на землю здынул, а миня взад и спустили. Не знаэшь ли, как бы мни попасть в тую землю (на тыи земли)?» — «Ох, молодец, как трудно тиби попадать туды, оченно далеко. Есь у миня сестра за десеть вёрс, и есь у ней птиця такаа, что она туды свезёт тибя; и молись у ней, хорошенько проси, штобы дала этой птици». Ён и скаже: «Ну, не сном мни дорожку коротать, зоботкой». И ён и отправился. Опеть шол, шол, шол и опеть пришол к эхтой избушки и зашол ён в эфту избушку. «Фу, фу, фу, фу, слыхом не слыхала, видом не видала, вдруг появился руський дух, в избу зашол». — «Ничого, ничого, бабушка». — «Ну с каких ты, молодець, мест здись находишься?» — «Есь я, сказке, с таких-то мест и у эдакой-то бабушки брал дочьку за сибя и потом я ю туды на верёх, на свою землю здынул, а меня потянули да и взад спустили». — «О, да, скаже, ты это моэй сестры зять». — «Как бабушка, скае, не знаэшь ли, как мни попадать в тую землю?» — «Не знаю, скаже, как тиби попадать». — «Скажи, бабушка, у тебя, сказали, есь птиця такая, дай мни ю, чтобы она миня туды доставляла, в свою землю». Ёна птицю и дала, и ён набрал мяса ей, сел на верёх, ёна и полетела. Летела, летела, и ён взял мяса — ногу и дал. Ёна съела, опеть и полетела. Чуть лишь полетела, у него шапка с головы и слетела. «Аи, погоди, птиця, скае, у миня шапка с головы слетела». — «Охо, скае, молодець, далёко до твоей шапки добератця; за тысяцю вёрст твоя шапка». Опеть летели, летели, птиця опеть йись захотела; ён и другую ногу мяса (говядины) дал йись, она съела, опеть и полетела. Опеть летали, летили, летали далёко, боля у него мяса нету, а птиця йисть захотила, лететь болше не может. Ён взял свою ногу (ногу) отрубил и дал йисть ей. Ёна опеть ногу съела и полетела, и прилетели на свою землю, и этому молодцю весь свет показался. Эта птиця взяла в кружки повернулась и сделалась нога; эта птиця взяла приклала к ёго-то ногу, дунула, да нога по-старому стала, на старом мести [«Что значит в кружки?» — «А сам повидай, не знаю»]. Ён эту птицю накормил и отправил туды назад в тую землю, и сам пошол в свой дом туды в чисто поле, гди оны дом строили, быков варили. Там у них свадьба ведетьця; десять годов всё свадьбу играют, ду-дружку (ду-дружку) не давают: один берёт к себи, а другой к себи и третей ещё к себи и всё свадьбу сыграть не могут. Ён как в избу пришол, ёны сидят за столом (за столом) — невеста. Эта невеста его как увидела, скопила с застолья к нему на ворот. «Вот гди мой муж! Хто знал миня искать да брать, тот пусь знаэ и держать».

Потом ёны повенчались с ней. Ён, как повенчались, взял всих троих на воротах росстрелял, ну и с жонкой ушол к отцю да к матери жить, и стали оны жить да быть да добра наживать. Тут маа сказка, тут маа повись, дай хлеба пойись, в городи я была, мёд я пила, чашка с дырой, рот кривый, по губам всё вытекло, в рот не попало.

 

 


...назад              далее...