Русская старина

Иван-царевич и три девицы

Был Иван-царевич. Пошел он за охотой. Нашел избенку. Там три девушки разговаривают в этой избенке. Первая говорит: „Кабы меня Иван-царевич взял замуж, я бы весь мир одной ниточкой одела“. А другая говорит: „А меня бы взял, я одной мерой прокормила весь мир хлебом“. А третья: „Если бы меня, говорит, меня взял бы, я родила три брюхи по-четверо, по руках, по ногах часты звезды, а в затылке светел месяц, а на лбу красно солнышко, а на грудях царская корона“.

Вот он приходит к отцу и говорит: „Папаша, вот нашел я, говорит, избенку, и там сидят три девицы. Одна говорит ...“ и т. д. Ну, отец так сказал: „У нас чернь и так кормится и одевается. Нужно ту взять, которая родит сыновей. Это будет всей черни в диво“. Ну, этую оны взяли. Ну, к ему эта старуха-волшебница ходила все к царю в дом. Она была в повитухах эта волшебница. Царица эта родила и всих эдаких детей. Она [т. е. волшебница] их припрятала, а четыре кутёнка подложила. Ну, этот как пришел царевич: „Ну, что у вас тут?“ — „Э, батюшка, взял какую. Вон она тебе четырех кутёнков родила“. Ну, этот муж пошел в сенат: „Я с ней больше жить не стану“. Ну там наболшие [„л“ твердое] в сенате сказали: „Ты, говорит, поживи, говорит, до другого брюха, что она родит“.

Ну, она еще забеременела, еще родила, она опять, эта волшебница, в повитухах. Только обморочит — покажет ему кутят этих, да и пропадут они. Ну, и другое брюхо — так же сделали.

Опять он в сенат. В сенате опять ему набольший сказал: „Ну, уж, кончи. Сказала она тебе: три брюха. Подожди до третьего брюха“.

Ну, третье брюхо она родила — четвертого младенца спрятала под подушку, дала ему соску, припрятала, в подушку его зашила. Ну, уж и в сенате сказали: „Куда хошь, туда и день и за ее проман“. Ён взял ее в бочку сороковушку, запечатал и пустил на море. Она там подушку расшила, стала его сосами кормить. Ён рос не по днях, а по часах, и потом он уж вырос большой, стал богатырь. „Мамаша, баит, я, говорит, мамаша потянусь“. Они выплыли на остров, к берегу подплыли. Он потянулся, дно и выпер.

Они вылезли с моря на этих дощечках на берег. И стал он тут на уточку или чего кормиться, сделали шалаш ли моря. И жили. От этого царя морем ездили посланники, что надо, ему то приставляли. Потом оны на этого мальчика загляделись, целы сутки на него глядели. А этот мальчик ходил коло моря и лежат, — ему очень хороши показались — два кремешки. Он взял их друг об друга чиркнул, оны явилися, двенадцать духов. „Чего угодно, наш новый хозяин?“

А уж он [т. е. царь] взял у этой волшебницы дочь, с ней живет. Как он [т. е. царевич] об эти кремешки чиркнул, явились двенадцать духов и спрашивают: „Чего угодно, наш новый хозяин?“ — „Вот сделаться мне голубом [голубем] и туда, к отцу, слетать“. Ну, он полетел, еще прежде посланников прилетел туда, влетел в канфорку и сел ему на плечо. Ну, его наложница говорит: „Хочу, говорит, я этого голубя зарезать да съесть“. — „Не, говорит, он какую-нибудь весть принес“. Только эдак проговорил, и посланники его тут явилися, всходють. И он им отвечает: „Почему, говорит, вы на целые сутки опоздали?“ — „Потому, говорит, видели мы такого мальчика, что целые сутки загляделись: как у него по руках и по ногах часты звезды, в затылке светел месяц, на лбу красно солнышко, на грудях царьская корона“. — „Ну, говорит, обязательно завтра я туда поеду“.

Царю дивно стало, что хотела она родить [таких сыновей], а потом прослышался один мальчик. А она говорит, эта наложница: „Ну, какая говорит, это, диво? Вот туда, говорит, поедем, там одиннадцать таких мальчиков“ [следует их описание]. — „Ну, говорит, туда поедем“. Этот голуб вылетел опять, этые кремушки чиркнул. Ипять [опять] явилися двенадцать духов. „Вот такие там одиннадцать мальчиков, их туда приставить, к его матери“. Они полетели, и всех приставили.

Царь поехал туда с женой, а их уж нет там: она обманила царя. Ну, сечас об камушки чиркнул, и сечас явились эти духи: „Чего угодно, наш хозяин?“ — „Ну, не в шалаше же буду жить? Чтобы был, как у царя дворет [дворец], так и у меня здесь“. Ну, эдакий дворец. Живо явилась у матери и одежда, как на царице, и самовары, и все явилось.

Ипять чиркнул он кремешки, чтобы на этой поляне было три трактира и вся поляна чтобы была в строении. Этыи посланники опять подъехали, эты уж двое суток пробыли, а ён этых братьев расставил в шеренгу и стал их учить. Оны не отойдут от этого, как он их учит.

Ну, как поехали оны опять туда к царю, посланники эти, он чиркнул опять об кремешки эти. „Чего нужно, наш хозяин?“ Сделался голубом [голубем], опять полетел. Опять в эту канфорочку взлетел [влетел], опять царю на плечо. А она: „Неужели тебе голуб дороже меня, хочу его есть“, с ножом бросилась на него, ранила его в крыло, но все-таки царь не дал ей. „Глупая, говорит, ты, он вести мне принес“. Только он стал ее бранить, опять посланники на двери [в дверях, у дверей], опять взошли. Ну говорят. „То, говорит, одни сутки лишних пробыли, а теперь говорит, уж двои сутки пробыли“. Оны ему отвечают: „Ваше царское величество, кабы ты, говорит, там был, ты бы трои сутки простоял. Во всей своей жизни не видали этой дивы“. Ну, и стали рассказывать, как двенадцать молодцов [дается их описание] расставили их в ширинку, начали учить: от их солнышком печет, месяцем зьяет и скажи, говорит, как с ума, говорит, сошли, строенья [воинский строй], и откуда что взялося. Ну, царь и сказал: „Утре, говорит, беспременно туда поеду“.

Оне [жена и мать] отвечают: „Какая эта дива? Вот здесь говорит, есть такой домик: у меня есть двенадцать красавиц, земля этаких не родит людей, штобы волос в волос, голос в голос, а запеют песенки — другие с ума сходят, заслушаются“. Этот голуб выслушал, опять с канфорки вылетел. Опять чиркнул об эти кремешки, опять явились двенадцать духов. „Чего, наш хозяин, нужно?“ — „Вот тут двенадцать девушек, волос в волос, голос в голос. Чтобы были они приставлены туда, к матери“. Живо полетели и приставили.

Ну, царь поехал туда, опять нет там ничего. Ну, эты опять посланники были у него там за морем, — што-то приставляли. Этого царя посланники четверо суток провели лишних. Он расставил этых красавцев в шеренгу и девушек. Сначала были на ученьи, потом стали танцовать. Они уж тут не могли стоять: попадали ижна с дивы. Оттанцовали, стали песни петь. Ну, потом оны уже отпели песни, посланники встали и поехали. Он опять чиркнул эти кремешки. „Чего, угодно?“ — „Сделать голубом“. Сделался голубом, опять в канфорку взлетел, а эта опять его наложница чисто с ума сходит, на него с ножом бросается. Она уж это догадалась, что он [голубь] и сынов этих и девушек [отвез к себе].

„Ну, утре, говорит, не послушаю жены, поеду“. Она говорит: „Ну, какое это диво? У меня в одном месте есть двенадцать кошечек-маркошечек и двенадцать котиков-маркотиков. Бровки у них подзолоченные и усики, говорит, бромзовые [бронзовые], и у хвостиков, говорит, колокольчики-прозуменчики“. [Дальше изложение сокращенное: запись частично не вполне дословная].

Царь решился в последний раз туда съездить. Сын раньше этого перенес их себе. Царь, видя, что никого нет, оставил там жену одну и поехал смотреть то место [где все это было]. Как увидел ее личность, пал перед ней на коленки. Она объяснила ему, как спаслась. Они примирилися и стали жить вместе. Той жене царь снял голову: из нее поползли змеи, ужи. И с тещи голову снес. Брюхо ей саблей разрезал: и из тое поползли змеи, как и у жены. Жена сказала: „Вот с кем ты жил! А меня спасла верность: верность нигде не погибает“.

...назад              далее...