Русская старина
(сайт сказок)
Брат и сестра [Девица с отрубленными руками]
1. Не в котором сарстве, не в котором восударстве жил-был купес с купчихой; у их были сын да дочь. Вот и умерли эвтот купес с купчихой, и умирали когды оне, дак наказывали сыну своему, штобы да он почитал сестру; поэвтому она набольша осталася. Вот и стали эвте брат с сестрой жить, и живут оне сколя — много-мало. А торговал эвтот купеческой сын. И завсегды он блавословлялса у своей сестры, когды надо было яму уходить на базар. Так значит и жили оне добрымя порядками.
Вот одиножды оне обедали; обедают, значит, как подобат, только эвтот купеческой сын сидел, сидел за столом-то, значит, да и россмехнулся. Вот сестра и спрашиват яво: «А што ты, брат, россмеялса? у тебя, верно, што-то на уме есь?» И говорит он сестре своей: «Ах любезная сестриса! у меня и подлинно есь што-то на уме, да не знаю, как про то сказать тибе». — «Говори, говори, любезной братес, што у тибя на уме!» — «Да я думаю, любезная сестриса, што не худо бы и жаниться мне: добры люди говорят, што пора и пристроиться». И говорит яму сестра: «Оно вястимо так, братес! не жаниться хорошо, а жаниться лучше тово... Дак што же, поедем ино свататься!»
Вот и поехали оне свататься... наперед, значит, невесту выбирать... Ну, а нявест, извесно дело, много — кишмя кишит: та хороша, друга лутче ишше; и всяки есь — и баския и богаты... Вот и навялели ему, значит, одну нявесту, то ись нахвалили, и жанился на ей купеческой сын.
2. Вот и живет он с молодой своей жаной много-мало время; ну и ладно на первых-то порах. А блавословленье родительско не забыват купеческой сын — всегды, значит, блавословлятса у сестры, когды пойдет в лафку торговать. Вот и не злюбись эвто жане-то яво молодой, то ись, што он блавословлятса у сестры-то.
Вот эвта молодая жана проводила одиножды мужа в лафку и сяла сама под окно. Вот она сидит. А сестра была в те поры дома. Вот сидит эвта молодуха под окном. Вот в эвто время идет нимо окошок-те ие хахель (любовник, значит); только, значит, он поровнялса с окошками-то — она и стук, стук, стук яму в окошко-то: зайди, дескать. Вот и зашол ие хахель в горнису.
Сестра увидала яво да и говорит: «А ты, — говорит, — зачем суды прикатилса?» (поэвтому: чаловек был незнакомый). Он и отвечат ей: «Я к твоему брату пришол». А сестра и говорит опеть: «Брат в эвто время завсегды быват на базаре, и всяк знат, што его топеречь дома нетука ». И не злюбись эвто сношке.
Вот посля, когды придти, значит, мужу-ту, она взела да тихомолком и убила горнешну свою собачку, а сама натерла глаза луком и сяла к окну — и сидит, будьте плачет. Вот и пришол муж из лафки и увидал слезы-то на глазах и спрашиват: «А о чем ты, любезная жена плачешь?» И отвячат яму она: «Да вон сестриса-та твоя уж не знат, как досадить мне, дак взела да и убила мою собачку! а у меня только и было утехи-то, што эвта собачка! Мне всегды скушно быват без тибя, ну я и забавлялась с собачкой!» А сама будьто плачет. Вот муж и стал, значит, ласкать ие: «Не плачь, — говорит, — я тибе другу, ишше лучши куплю собачку-ту!»
3. Вот хорошо. Так и прошло эвто дело. Он не сказал, значит, и слова сестре, што — зачем она убила собачку яво жаны. Вот на утре, как идти яму в лафку, он опеть, значит, и блавословилса у сестры и ушол.
Вот как ушол он, молода яво жена опеть, значит, и сяла к окошку и сидит. Вот опеть идет нимо окошек ие хахель . Вот она опеть и созвала яво. Вот и зашол эвтот хахель, и сидят оне. Вот сестра опеть и увидала яво; как увидала, значит, ну и спрашиват яво опеть: «Зачем, дескать, ишше пришол?» И отвечат ей эвтот хахель опеть: «Я, — говорит, — к твоему брату пришол». И говорит она яму: «Да ведь я, — говорит, — в запрошлой раз сказала тибе, што брата в эвту пору не быват дома. У миня, — говорит, — не ходи без яво, а то я, — говорит, — скажу брату!» И ушол эвтот хахель.
Вот сноха эвта взела да и убила свояво ребенка. А у ей был ребенок. Вот как убила она ребенка, взяла опеть луку и пушше тово натерла луком сибе глаза и сяла опеть и сидит — будто плачет и убиватса. Вот приходит муж из лавки и видит, што жена яво пушше ишше плачет. Вот и спрашиват он ие: «А што опеть с тобой, любезна жана, доспелось ?» — «А посмотри-ко, — говорит яму она, — што доспела твоя-та сестра: ведь она и робенка-та моева уходила!»... И давай сама будто плакать.
4. Посмотрел он: и заподлинно ребенок убит. Огорчилса значит он. Оно и вястимо : родно детишшо — как не жаль! и чужова жаль! Вот и говорит он жане своей: «Што же, — говорит, — я буду делать с лиходейкой сестрой?» И говорит яму жана: «Да запреги лошадь — будьте едешь кататься, ну и возми ие с собой; завязи ие в лес и убей в лясу, да смотри, сердце привязи мне!»
Вот он взял запрег лошадь и стал звать сестру с собой кататься. Согласилась эвта сестра, и поехали оне. Вот едут. Вот и привез он эвту сестру свою в лес. Вот привез он сестру свою в лес и высадил ие и говорит ей: «Ну, сестра, я много терпел от тибя бед! Теперечь пришло времечко, и я тибя убью!»
Вот сестра и почала яво уговаривать, штобы да он не убивал ие до смерти: «Отсяки, — говорит, — хоша руки да ноги, я тогды некуды не уйду!» Он и говорит: «Нельзя, сестриса, эвтово сделать: хоша мне-ка и жалко тибя, а боюсь я хозяйки (жаны то ись). Она, — говорит, — вялела мне сердце твое привясти к ей!» Как раз на ту пору бяжит собака. Сестра эвта и говорит яму: «Вот, братес родной, поймай эвту собаку, убей ие и вынь из ие серце и увязи яво к жане: ведь она не узнат, како серце!»
Вот он поймал ту собаку, убил ие, вынял из ие серце, взял эвто серце к сибе. Вот как сделал он эвто, потом отсек сестре руки да ноги, и оставил ие так в лясу, а сам и уехал домой. Приехал он домой и отдал жане серце.
5. Вот тем времем сестре-то и подсобил как-то Бог милосливой залезти на дуб.
Вот и пошол Иван Саревич на охоту, и идет он по лясу, а собаки-то яво убяжали, значит, поперед да к дубу-ту и прибяжали, и ну оне лаять на купеческу-ту дочь: а она на дубе-то, значит, и была на том. Вот лают собаки. Вот Иван Саревич и прибяжал тутока да и спрашиват: «Кто тутока? Если старушка сидит, дак будь мне баушка; середня девиса, дак будь мне тетушка; а если красна дявиса, дак будь моя обрушниса!» И говорит яму купеческа дочь: «Нет, молодес, не возмешь ты миня в супружнисы: я без рук и без нох!» — «А увидим, красна девиса!»
Вот он взял ие снял с дубу и повез во дворес. Привёз он купеческу дочь во дворес и стал говорить родителям своим: «Вот так и так, тятенька и маменька! я, — говорит, — нашел вот каку находку и обешшался взять ие за сибя замуж. Блавословите, — говорит, — тятенька и маменька!» Вот родители-то было почели яво розговаривать; но он одно, што «жанюсь!»
Не што делать, дали блавословленье, и жанилса Иван Сареич. Ну и, разумно дело, пошол пир на весь мир. Вот как жанился Иван Сареич, ну и стал жить со своей молодой, безногой и безрукой, жаной, и стал жить то ись преотменно!
6. Вот и спросили Ивана Сареича в иныя города. Вот и поехал он и наказал отцу и матере, штобы да берегли яво жану, как преж яво берегли. Вот и уехал Иван Сареич, а молода жана осталась дома: поэвтому — она была череваста (т. е. беременна).
Вот уж время приспело родить Саревне. Вот родитяли и созвали баушку; а в баушки-то да и попадись, значит, мать снохи Саревниной-то. Вот и родила, Саревна пернечка [парнечка?]. Сареича, значит, да такова-то раскрасавчика: по локоть руки в золоте, по колены ножки в серебре, в лобу красное солнушко, а в затылке святел месяц.
Вот эвта баушка взела да и достала шшенка, да и принясла эвтово шшенка ко свекру и свякровке; как принясла к им да и говорит: «Вот ково родила ваша сношка!» (А робенка унясла к сибе домой).
7. Вот оне взяли да и написали сыну, што «вот, дескать, так и так: твоя супружниса родила шшенка, дак што делать с эвтем шшенком?» Вот Иван Сареич и послал имя ответ, штобы да нечаво до яво не делали со шшенком. А грамоту-ту эвту баушка-та возьми да и перехвати, да и напиши сама им, — от яво, значит, — штобы да отес и мать отпустили яво супружнису в бочку со шшенком — запячатали бы, значит, ие со шшенком в бочке и отпустили по морю.
Вот оне, значит, получили эвту грамотку, взяли свою сношку да и в бочку, и шшенка тоже. В эвту жу пору и баушка-та успела тихомолком сунуть в бочку и робенка. Потом взяли, значит, запячатали эвту бочку да и отпустили ие по морю. Вот и поплыла эвта бочка, поплыла да и поплыла.
8. Ну, тамока плавала сколя — много-мало, — вот и подплыла эвта бочка к плотику. А плотик эвтот был старичий — монастырской, значит. На эвтом плоту в тепоры стариса с коромыслом пришла за водой. Вот наша Саревна и услыхала, што кто-то есь неподалеку; вот и стала она слезно просить, штобы да ие выташшили из бочки-то. Вот эвта стариса взела, да и розбила бочку. И вышла наша Саревна из бочки и шшенок за ей и ребенок, да такой-то большой робенок-от: он не по годам, а по чесам рос, как пшанишно тесто на опаре киснет.
Вот эвта стариса и созвала ие, и с ребенком и со шшененком, в монастырь жить. Вот пришли оне в монастырь и стали жить.
9. Вот и живут оне дивно время. Робенок вырос и большой такой стал детина, хорошой из себя. Вот Саревна и здумала идти на свою сторону; роспростилась со всемя и пошла со своим сынком.
Вот оне шли много-мало. Вот и стали подходить к восударству, где-ка жил Иван Сареич. Вот и услыхали оне, што у Ивана Сареича пир: а он только што, значит, в тепоры жанилса и взял за сибя снохину сестру — дочь, значит, баушки-то.
Вот оне пришли в эвтот город и стали ночевать проситься в доме Ивана Сареича, во дворце значит. А как людно было тутока, их не пускают слуги. Вот сын Саревны и говорит слугам: «Скажите, — говорит, — Ивану Сареичу, што я умею сказки сказывать: может, чесна компанья и послушат моих сказок». Вот и сказали слуги, што молодес умет сказки сказывать. И вялели пустить их.
Вот как пустили, Саревнин сын и стал сказывать, как и што было: то ись, как яво мать погубила сноха, — ну все про все и россказал. Тогды Иван Сареич и догадалса про все и вялел казнить сперва сноху, тут баушку. А сам и стал жить с эвтой жаной да сыном. И теперчь, знать, живут.
Объявления
