Русская старина

Сказки Ф.Д. Шешнева

Филипп Дементьевич Шешнев не может быть назван сказочником в собственном смысле этого слова: он никогда и никому сказок не рассказывает. Но он выслушал в детстве от отца много сказок, «понял» их (т. е. запомнил) и частью помнит их теперь. (Ф. Д. Шешневу около 60-ти лет). Он согласился рассказать мне те сказки, которые лучше сохранились в его памяти; но память часто изменяла ему и тут; он делал пропуски, нередко прерывал складный и красивый традиционный рассказ сухим и схематическим изложением одной сути дела, безо всяких подробностей (№ 44 почти весь схематичен). Вообще сказки Шешнева приходится признать бледным отражением весьма хорошей традиции.

Не обладая даром изобразительности, Шешнев не вносит а свои сказки решительно ничего своего личного. В этом — полная противоположность его предшествующим нашим сказочникам, Ломтеву и Савруллину; если в устах последних сказка продолжает жить, то в устах Шешнева она умирает.

Ф.Д. Шешнев — уроженец Нижне-Сергинского завода Красноуфимского уезда, но на родине провел только свое детство, молодым приехав на Теченский завод Екатеринбургского уезда. Теченский завод теперь не работает, и жителей здесь почти нет. Шешнев живет тут одиноко, с двумя своими женатыми сыновьями, в качестве караульщика-дворника.

Нижне-Сергинский завод основан в 1742 году Ив. Демидовым; населен он был выселенцами из южновеликорусских губерний (вероятно, главным образом из Тульской губернии?), и жители его до сих пор сохраняют акающий южно великорусский говор (ср. Д. Зеленин. Великорусские говоры и т. д. С. 521). Шешнев, рано оторванный от родной среды и давно живущий среди чистых окальщиков, акает весьма редко. В разговорах со мною он всегда окал; аканье у него прорывалось, по-видимому, только тогда, когда он находился в состоянии аффекта (например, сердито кричал на своих внучат и т. д.). Что же касается сказок, то первые семь номеров (№ 40—45) он рассказал мне окающим говором; из южновеликорусских форм встречалось довольно часто окончание третьего лица единственного и множественного числа на -ть; однажды встретилось произношение: сястру (41, § 3), однажды же; у сестре (43, § 8); к южновеликорусским же можно отнести и случаи: обратилсы, отправилсы, наятить, Мишинькю. В последней же сказке (№ 46) акающие формы встречались несколько малакО (рядом с окающим молоко), сабалькя; здесь же встретился случай: в дарить вместо ударить.

Отличие в произношении этой последней сказки (№ 46) я склонен объяснять прежде всего тем, что к тому времени Шешнев уже больше прежнего успел привыкнуть ко мне и меньше стеснялся.

Тонкости произношения Шешнева не отразились в моих записях; Шешнев не умеет рассказывать сказки под запись: он всегда сильно торопится; хотя я большую часть его сказок выслушал по дважды, но все-таки приходилось следить главным образом за его изложением, а не за произношением.

Общее мое впечатление о языке Шешнева такое: Шешнев усвоил окающее произношение точно так же, как деревенский крестьянин, особенно белорус или малорус, усваивает в Питере или другом культурном центре, под страхом насмешек товарищей, городскую речь. Чтобы говорить всегда чистым окающим говором, для этого ему нужно подтягиваться, быть всегда начеку; в минуты же душевной усталости, в состоянии сильного чувства и т. п. привычки детства берут верх.

Возвращаясь теперь вновь к обстоятельствам жизни Шешнева, замечу, что обстоятельства эти мне известны мало. Жить на Теченском заводе негде, и я был там только проездом, дважды. Шешнев всегда относился ко мне, как к человеку незнакомому, довольно подозрительно; излишними расспросами я мог только усилить эту его подозрительность.

Знаю только, что Шешнев не был в солдатах, что он, как и все его дети, грамотен. Книг я у него не видал, но, по-видимому, он читал жития святых. Человек это вообще очень набожный.

Как и все другие сказочники, Шешнев, конечно, далеко не сразу согласился рассказывать мне сказки для записи. Только после долгих колебаний решился он рассказать мне сказку, и первою его «сказкою» было Житие св. великомученика Евстафия Плакиды, римского воеводы, память коего празднуется православною церковию 20 сентября. Шешнев, по-видимому, не знает, что это — почитаемый церковию святой мученик; во всяком случае он о том мне ничего не говорил и озаглавил свою «сказку» именем «Остафей Плакида». В рассказе встречаются местные черты, например: перевозчиком является башкирец, у царя-гонителя русских пленных оказывается мечеть. Но вообще содержание сказки близко к Житию ( Житие это издано на русском языке, между прочим, и в стихах: Св. великомученик Евстафий Плакида, римский воевода с семьей. В стихах. В двух частях / Переложение Варвары Какуриной. М., 1862. ). Мне осталось не вполне ясным, действительно ли Шешнев не видит никакой разницы между данным Житием и обычными сказками ( Житийная литература вообще оказала бесспорное влияние на русские сказки. ), или же он рассказал мне эту «сказку» только для того, чтобы испытать нового человека: если, мол, запишет эту святую сказку, так, значит, человек он более или менее надежный? Я записал эту «сказку» и привожу ее здесь полностью.

...назад              далее...