Сказочники и сказки Пушкинского района

По записям и наблюдениям во время поездки, летом 1927 г. в окрестности с. Михайловского, б. Опочецкого у., б. Псковской губ.

VI

Анна Федоровна Дворецкова, 50 лет, неграмотная, уроженка д. Носова, в крепостное время принадлежавшей тригорским помещикам. Жила на хуторе, около тригорского сада, с двумя сыновьями и невесткой. Сказки знает от отца и матери, хороших сказочников, имевших связь с тригорским барским домом (отец жил там дворником). При ее содействии я познакомился и со сказочницей села Петровского, ее родственницей. Дворецкову нельзя назвать искусной сказочницей. Лучше она передает детские сказки, которые, бывало, рассказывала своим детям. Эти сказки она передает с пением и декламацией текста в соответствующих местах. Большим достоинством ее сказок является свежий народный язык. Она достаточно памятлива, чтобы удерживать основную нить и последовательность рассказа, но весьма не чувствительна собственно к сказочному стильному языку, к выработанным формулам рассказа, к уместному их употреблению. Дворецкова рассказывает „от себя“ и при повторении легко меняет формы выражения. К исправлению текста и самокритике она мало способна и легко примиряется с несообразностью. Всякую сказку она начинает словами: „Жили дед да баба“ и, чувствуя неуместность такого начала в сказке О самоглядном зеркале, заявляет, что „в сказках так всегда говорится“, о ком бы ни шла речь. Она очень неуместно заканчивает сказку О самоглядном зеркале, № 30, формулой: „и я там была и вино там пила“, хотя в конце сказки говорится не о пире, а о казни злой мачехи. В общем эта сказочница довольно памятливая, но наивная, без достаточного художественного чутья. В семье Дворецковой не смущались тем, что я записываю от них сказки и рассказы. Мать Анны Федоровны была певунья, но сама она петь вообще не умеет, хотя и рассказывала мне одну свадебную песню, которую пела за другими. Из сказок Дворецкова знала еще О царе Дадоне, но забыла. Свои сказки вообще называет „болтушками“. Для уяснения жизни сказки любопытно ее сообщение, что сказки у них обычно рассказывались, чтобы развеселить и ободрить себя во время зимних вечерних работ: пряденья, тканья. Эта связь сказки с домашними работами — пряденьем и ткачеством, весьма замечательна.

№ 24. Антон (Лутоня). Ср.: у Афанасьева, № 227, с другим началом; у Смирнова, №№ 175, 191, 274, 322 (два последние варианта ближе к нашему, но не так подробны); Андреев, 1450, 1384, 1244, 1245, 1214, 1210, 1286, 1263.

№ 25. Морозко. Варианты: Афанасьев, № 52; Андреев, 480 В.

№ 26. Дочь и падчерица. Варианты: Афанасьев, № 54; Андреев, 480 С. Наш вариант немного спутанный, но с своеобразными подробностями и с медведем в роли людоеда.

№ 27. Вор Андрюшка. Ср.: Афанасьев, № 219 (наш вариант отличается эпизодом о проданной чертям барыне и ее возвращении, где вор применяет приемы Балды Пушкина); Красноженова, № 14; частично близка к № 86 у Соколовых; Курский сборник, вып. IV, стр. 101, № 12; Андреев, 1525 A, G 1045, 1072, 1071, 1063, 1084.

№ 28. О рыбаке и рыбке. Пересказ, идущий от Пушкина. Любопытно внесение местной детали: хорошо знакомые с рыболовным делом жители Пушкинского района не допускают мысли, чтобы один старик мог ловить рыбу неводом, огромной рыболовной снастью, требующей рабочей силы в несколько человек. Поэтому в их передаче сказки Пушкина старик является удильщиком! Варианты: Карнаухова, № 107; Андреев, 555.

Исследователи сказки О рыбаке и рыбке, по вопросу о ее происхождении, не имели одного и решительного мнения. Большинство высказывалось за русское происхождение сказки, основываясь на варианте, опубликованном в „Народных русских сказках“ А. Н. Афанасьева (М., 1863, вып. 8, стр. 160—164, № 15). Таковы были мнения В. В. Майкова (Журнал мин. нар. просв., 1892, V) и издателей соч. Пушкина Л. И. Поливанова (т. II, изд. 3-е, М., 1904, 288), П. О. Морозова (II, изд. Т-ва „Просвещение“, 1903, 591), П. А. Ефремова (VIII, 1905, 443), также Н. О. Лернера (VI, 1915, изд. под ред. С. А. Венгерова, 444). Все эти объяснения пушкинской сказки исходили из предположения, что Пушкин мог иметь запись народной русской сказки О рыбаке и рыбке из собрания В. И. Даля.

Сказку О рыбаке и рыбке я слушал и записывал и в окрестностях села Михайловского, и в б. Лукояновском уезде, Нижегородской губернии, в области села Болдина; читал ее в записи Н. П. Гринковой от сказочницы Куприянихи из Воронежской обл. Везде я наблюдал не что иное, как пушкинскую сказку, лишь изложенную свободной народной речью. Не оставалось никакого сомнения, что сказочники, хотя и неграмотные, передают сказку самого Пушкина, пришедшую к ним из книжного источника, всего вероятнее из старых школьных хрестоматий, в большинстве которых она перепечатывалась полностью. Укажу, например, на чрезвычайно распространенную школьную книгу дореволюционного времени — „Детский мир“ Ушинского (изд. 1-е, СПб., 1861); мог бы назвать и многие другие.

Вариант Афанасьева, по его содержанию, кажется, такого же происхождения, лишь несколько свободно редактированный и хорошо стилизованный каким-то искусным и опытным сказочником, который внес в текст кое-что свое личное. Так, в числе предметов дарения в нем прибавлен хлеб, поставленный на первом месте, старуха делается воеводихой, в конце сказки она остается в изодранном сарафане. Невод заменен сетью (исправлена неточность Пушкина). Зачин сказки взят из заговоров (На море на океане, на острове на Буяне), выработана особая формула обращения к рыбке: „Рыбка, рыбка! стань в море хвостом, ко мне головой“. Диалектизмов грамматических и словарных почти нет; обращает внимание только форма „у (в) пригоду“ (в пользу). На южно-великорусскую область указывает дубовый дом, данный старухе рыбкою. Сказка изложена хорошим народным языком, лишенным, однако, яркости и оригинальности чисто народной редакции сказок. Через народную обработку изложения проникает довольно явно язык пушкинского оригинала: „ветхая избушка“, „возмолилась ему рыбка человечьим голосом“, „корыто раскололось“, „не дает мне старуха покою, совсем вздурилась“, „вздурилась моя старуха пуще прежнего“, [море] „совсем почернело“, [старуха] „уж не хочет быть царицею, хочет быть морскою владычицей“, „ничего не сказала старику золотая рыбка, повернулась и ушла в глубину моря“.

№ 29. Чудесная дудка. Варианты: у Афанасьева, № 137; у Смирнова, №№ 94 и 176; у Ончукова, № 44; у Андреева, 780. Наш рассказ краткий, но своеобразный.

№ 30. Самоглядное зеркало, или гонимая падчерица у разбойников. Один из тех вариантов, которые некогда послужили основой сказки Пушкина „О мертвой царевне“. Варианты: у Афанасьева, № 21а (белорусский, довольно близкий к Пушкинской сказке); у Зеленина, (Пермск. ск.), № 44; у Красноженовой, № 24; у Соколовых, №№ 76 и 97; у Ончукова, № 154; у Садовникова, № 17; Курский сборник, вып. IV, стр. 87, № 3; „Старая погудка на новый лад“, М., 1795, ч. II (Сказка о старчиках-келейниках); у Андреева, 709, 408.

№ 31. Волк и коза. Вариант неполный (нет мести козы), но своеобразный; оригинальна песенка козы. Ср.: Афанасьев, № 23; Андреев, 123.

№ 32. Волк. Варианты: у Афанасьева, № 21; у Андреева, 162.

№ 33. Лиса-ночлежница, ее поезд и звери в яме. Варианты: у Афанасьева, № 1а, также № 10 (Звери в яме); у Красноженовой, № 29; у Андреева, 170, 158, 20 А, 21, 56 С, 154 I. Наш вариант своеобразный и сложного построения.

34. Слепая невеста. (Анекдот). См.: у Смирнова весьма отдаленный вариант (№ 273. „Как старуха замуж выходила“) и у Добровольского рассказ („Быль“) об обманутой цыганами невесте, девке-вековухе, не слепой (IV, 711). Такой же рассказ у Иваницкого (Материалы по Этнографии Вологодской губ.), № 32. У Андреева нет (ср. 1479).

VII

Маня Петрова, 11 лет, грамотная, очень способная девочка и страстная любительница сказок. Сказки узнала от отца и деда. Дед умер года за два до моих записей. Отец по болезни почти утратил способность рассказывать. О девочке отец сказал: „Она такая забавная — как ей скажут, живо пойме“. Я записал от маленькой сказочницы все, что она знала, находя желательным изучение сказки во всех ее положениях, между прочим и в отношении к возрасту носителей. Притом, слушая Маню Петрову, я убедился, что ее сказки народные, не заимствованные из школьных книг. Самый факт рассказывания традиционных сказок детьми той или другой местности является важным свидетельством живучести местного сказочного предания.

Маня Петрова отличалась твердым знанием текста, и в темных местах, когда я переспрашивал или спрашивал ее: „Так ли надо? Не забыла ли ты?“, — она обыкновенно отстаивала свой текст. Говорила: „Так, так“, или: „Так тятя говорил“.

Самые ошибки детских текстов для нас интересны также и в том отношении, что могут удержаться впоследствии и дать в русском сказочном материале темные места, искажения архаизмов, нестройности в плане и другие отрицательные стороны в содержании и изложении наших сказок. Маня Петрова довольно точно повторяла мне свои сказки, и я мог исправить некоторые — небольшие — ошибки, допущенные ею в первом пересказе. Она рассказывала хорошим народным языком, но понимание у ней было, конечно, детское. Романическая сторона сказок ей чужда, и в изложении она оказывается неясной. Вопросы брака так для нее далеки, что в сказке она не отличает даже жениха от свата, хотя в жизни, конечно, их не смешает. Она не механически воспроизводит заученное с голоса, но осмысливает текст по мере своего понимания. Вместо обычной фразы: „у них не было детей“, она говорит: „у них не было сына“, потому что в сказке говорится о мальчике. Различая „ты“ и „вы“ по социальному положению людей, она применяет это „вы“ и в разговоре с высокопоставленными героями сказки. При этом, по-народному, Кащей говорит своей жене, ненаглядной красоте, „ты“, она ему — „вы“. Петрова точно передает слышанное о том, что Иван-царевич взял для моголь-птицы бочку мяса и бочку вина, но использовать последнюю не умеет в дальнейшем рассказе и решается дальше сделать, так сказать, литературный подлог: заменить бочку с вином бочкою с мясом. Маня Петрова не помнит, каким способом Иван-царевич узнал похитителя ненаглядной красоты, которого он не видел, потому что спал, и к которому он должен отправиться за похищенной царевной. С детским простодушием она выходит из этого затруднения, заметив; „он догадался (сначала сказала: „подумал“, потом поправилась), что у Кащея Бессмертного красота“. Маленькая рассказчица, конечно, могла бы излагать дальнейшее просто как факт: „Пошел к Кащею Бессмертному“.., но она этого не делает, потому что стремится установить логическую связь событий средствами, доступными ее пониманию. Легенда о двух братьях: злодее и непорочном, именно потому совершенно не усвоена моей рассказчицей, что эта легенда по ее отвлеченному смыслу выше понимания ребенка; но детские маленькие сказки она передает более или менее точно и складно, хотя едва ли полно.

№ 35. Про Кащея. Варианты: у Афанасьева, № 93в; у Смирнова, № 26; у Карнауховой, № 42; у Андреева, 400, 302.

№ 36. Ванюшка и черти (Балда). Варианты: Афанасьев, №№ 87—89; Труды Костромского научного общества, вып. XVII (Зимин. Ковернинский край, № 106, стр. 70); Андреев, 1045, 1072, 1062, 1071.

№ 37. Про зайчика. Ср.: Афанасьев, № 3; Андреев, 43.

№ 38. Котик-бродик. Ср.: Афанасьев, № 17 (где страдательным лицом является петушок); Андреев, 61 II.

№ 39. Про дрозда и лисицу. Ср.: Андреев, 56 С.

№ 40. Девочка и волк. Ср.: у Афанасьева, № 117 и № 81 (где девочка в плену у медведя); у Зеленина (Вятск. ск.), № 82; у Садовникова, № 20 („Девушка Снегурочка“); у Андреева, 314 I.

№ 41. Два брата. Из этой нравоучительной сказки-легенды девочка рассказала мне только короткий, несвязный отрывок. Он несколько дополнен ее старшими сестрами, которые, однако, не могли восстановить рассказ в целом и стройном виде. Начало имеет некоторое сходство со сказкой О правде и кривде (Афанасьев, № 66). Плевание золотом — у Соколовых, № 54; у Зеленина в башкирской сказке (Пермск. ск.), № 107; у Андреева, 613, 567.

№ 42. Мальчик-с-пальчик. Источник, вероятно, „Первая русская книга для чтения“ Л. Н. Толстого, но в тексте заметны следы народной обработки.

Далекие варианты: у Афанасьева, № 168; у Смирнова, № 172; у Андреева, 327 А, В.

VIII

Алеша Михайлов, грамотный мальчик из деревни Теляково, 11 лет, пастушок деревни Стригово. Сказки слышал от отца.

№ 43. Иванушка и Настенька. То же, что „Звериное молоко“, но с особым началом о волшебной мельнице. Варианты: у Афанасьева, № 118; у Добровольского, т. IV, стр. 495; у Смирнова, № 7; у Андреева, 313 I, 315 А, 300 А.

Тот же Алеша Михайлов рассказал мне одну сказку, мною не записанную, которая начиналась с басни Крылова „Откупщик и сапожник“, а продолжалась сказкою о богатыре, убивавшем одним махом семерых (мух); в роли этого хитроумного лжебогатыря и является сапожник крыловской басни.

Ср. комбинацию басни Измайлова с русской сказкой О зверином молоке у Афанасьева, под № 118в.


Cтраница 1  2  3  4


 

 


...назад              далее...